а его не было, и оно не могло возродиться»16. Эта же мысль повторяется в «Прогулках одинокого мечтателя»: «Все на земле – в беспрестанном течении. Нет ничего, что сохраняло бы прочную и устоявшуюся форму, и наши привязанности, направленные на внешние предметы, неизбежно проходят и меняются, как они. Всегда опережая нас или оставаясь позади, они напоминают о прошлом, которого уже нет, или предвосхищают будущее, которому часто не суждено наступить; нет на земле ничего надежного, к чему сердце могло бы привязаться. Потому-то мы и не знаем иных наслаждений, кроме преходящих; что же до длительного счастья, то сомневаюсь, чтобы оно было людям известно»17.
При сравнении суждения о времени (выделено курсивом) Руссо с концепцией времени из «Исповеди» Аврелия Августина нетрудно обнаружить не только типологическое сходство, но и прямую перекличку текстов: «Каким же образом уменьшается или исчезает будущее, которого еще нет? Каким образом растет прошлое, которого уже нет? Только потому, что это происходит в душе, и только в ней существует три времени. Она и ждет, и внимает, и помнит. <…> Наше внимание <…> длительно, и оно переводит в небытие то, что появится. Длительно не будущее время – его нет; <…> длительно не прошлое, которого нет; длительное прошлое это длительная память о прошлом»18.
В яснополянской библиотеке имеется парижское издание «Исповеди» Августина19, с пометами Толстого как раз в вышеприведенном тексте (гл. XXVIII). Переведенные с французского языка, творчески переработанные и потому не подписанные именем Августина, эти суждения о времени приведены в «Пути жизни» в главе XXI. Таким образом, августиновская скрытая цитата узнается в «Исповеди» и «Прогулках одинокого мечтателя» Руссо и в «Пути жизни» Толстого. А обращение Руссо и Толстого к «Исповеди» Аврелия Августина обусловлено отчетливой филиацией с концепцией категории времени, которая создавалась на рубеже IV–V вв., была востребована во Франции в конце XVIII в., а затем в России в начале XX в.
Подводя некоторый итог, скажем, что между Толстым и Руссо существует объективная сущностная близость мировоззрения, родство философских идей и принципов, общность религиозных взглядов, тождество основных положений нравственного учения, сходство и идейно-тематическая созвучность проблем, тем, мотивов. В период становления Руссо был наиболее органичным мыслителем для молодого Толстого, который не столько подпадал под его влияние, сколько перерабатывал его идеи в силу их первоначального созвучия с собственными идеями. Это не было влиянием, и даже усвоением, а скорее узнаванием своего, и вдохновляющим фактором, утверждением в правильности собственных умозаключений. Верность общему духу идей Руссо осталась на всю жизнь. А вся жизнь и творчество Толстого – это самая грандиозная и уникальная художественно-философская трактовка идей Руссо.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
Там же. – Т. 3. – С. 616–617.
См.: Августин, блаженный. Исповедь. – М., 1992. – С. 343–344.
Augustinus, Aurelius. Les Confessions. Paris: Garnier frères, [1861].
