было бы утеряно. Другими словами, первична, на наш взгляд, всё-таки констатация наличия или отсутствия знания, что Наполеон был или не был ранен (проиграл сражение или нет), а не наличие или отсутствие тех или иных ПП. Знание или незнание не выводятся.
В другом примере предполагается, что «Телма нас везёт в аэропорт, и мы опаздываем на рейс. Действительно ли Телма знает, что в баке достаточно бензина, чтобы его хватило до аэропорта? Можно ли ей доверять? В этой ситуации возможность, что датчик уровня топлива неисправен, даже если вслух беспокойство не выражается, релевантна. Соответственно, утверждение, что она знает, что в баке достаточно бензина, может оказаться ложным. С другой стороны, в более спокойном сценарии эта возможность не будет релевантной. Наше утверждение, что Телма знает, что в баке достаточно бензина, будет истинным» [8, р. 11]. Высказывания «Она знает, что в баке достаточно бензина», «Она знает, что датчик бензина исправен» истинны или ложны в зависимости от практического контекста в той же самой эпистемической ситуации (очевидности). При высоких практических ставках они ложны, а при низких (мы никуда не опаздываем) – истинны. В этом последнем случае, согласно Миону, «Датчик работает исправно» – ПП, определяющее релевантные возможности. Таким образом, релевантные возможности определяются, исходя из употреблений ПП, которые идентифицируются в конверсационном контексте. При одной и той же очевидности, в зависимости от контекста, могут быть разные ПП.
Мы смотрим на эти примеры с точки зрения эквивалентности очевидности и знания. Поскольку знание зависит от контекста атрибутора, очевидность зависит от контекста атрибутора. В контексте, в котором ставки невысоки, очевидность более обширна, так как к очевидности относится знание, что в баке достаточно бензина. Нет необходимости вводить независимое от очевидности (но зависимое от контекста) понятие релевантных ситуаций, совместимых с очевидностью.
На наш взгляд, в рамках подхода Миона возникает вопрос о том, каким образом выявляются ПП. Для Миона, в контексте устанавливаются ПП, которые определяют релевантные ситуации. Но можно сказать и наоборот: именно набор релевантных ситуаций позволяет эксплицировать ПП[103]. Мион предлагает комбинировать ПП и контекст. На самом деле, отдельно их рассматривать невозможно. Выбрать ПП – это уже выбрать релевантные возможности, так как ПП и вообще в-правила не могут быть отделены от устоявшихся случаев своих употреблений. Мы не можем ни сначала установить ПП, а затем, исходя из них, установить релевантные возможности, ни наоборот. В этом смысле проблему выбора релевантных ситуаций ПП не решают. Они её переформулируют в других – витгенштейновских – терминах[104]. На самом деле, просто в одном случае мы знаем, что есть знание, а в другом нет. Сначала, как говорит Уильямсон, знание, различие между знанием и незнанием.
Таким образом, то или иное знание или незнание реконструируются как наличие или
Льюис указывает на замкнутый круг: прагматические пресуппозиции определяют релевантные возможности, которые, в свою очередь, определяют пресуппозиции. Говоря в наших терминах, в-правило не отделимо от своих применений.
Отметим, что, как считает, Колива, сам Витгенштейн не атрибуторный контекстуалист, а инвариантист [9]. Для него знание, которое приписывается субъекту, не зависит от контекста атрибутора.
