мы все знаем, что это не так, и возможно где-то и есть тот уголок Счастья, куда попасть ещё никому из живых не удалось…
…
…Пели церковные хоры, Аннушка сидела в углу и что-то причитала. К ней подошла старуха-монашка вся в чёрном и протянула котелок с кислыми щами, перекрестилась, чуть слышно пробормотала:
– Ешь, Аннушка, кушай Христа ради.
Аннушку оставили в покое, да и она не смотрела на посетителей: кое-кто свечу восковую пришёл поставить к иконе, чтобы молились святые угодники за его нелёгкую жизнь, кое-кто – подышать церковным воздухом, ближе быть к Богу, сколько людей, столько и надобностей.
Нахлебалась щей и вновь давай причитать. В церкви светло, кажется свет этот исходит прямо с икон, и сморят они как-то жалостливо, будто сказать хотят: «Помолись, человече, очисти свою душу грешную».
Иван Семёнович снял картуз, наложил на себя крестное знамение, вспомнив усопшую год назад супругу свою Ираиду Матвеевну, взгрустнулось ему малость, ведь без неё чувствовал он себя одиноким старым пнём, мечтал о скорой кончине, а жизнь окаянная словно пригвоздила его к этой земле. Заметил причитавшую в углу нищенку, подозвал монахиню, спросил:
– Кто это?
Та глянула на Аннушку.
– Юродивая, батюшка. Она-то здесь вторую неделю сидит, всё сказывает про какую-то землю, где нет ни бед, ни тревог. Сказывали, три дня пролежала без памяти, а как спасли её, всё про какую-то землю толкует. Сумасшедшая она.
Иван Семёнович глянул на дальний угол церкви, где отец Серафим вёл назидательные беседы с паствой, присел рядом с Аннушкой, протягивая ей целковый. Аннушка отмахнулась:
– Не возьму я. Там, в той стране и денег-то не надобно, всё есть.
– Расскажи мне о ней.
Долго юродивая всматривалась в лицо незнакомого прихожанина, но не найдя ничего предосудительного, заговорила:
– Я давно готовилась уйти туда. Там целые дворцы, выстроенные из чистого золота, и цвета там не тусклые, а небесные, переливающиеся. Чистая вода разноцветными фонтанами бьёт, много плодов разных, и все сыты и улыбаются. Сама всё видела, да только не дали мне уйти туда, вернули.
На глазах Аннушки выступили слёзы:
– Да чего там, барин, ты ж не веришь мне, ей Богу, не веришь.
Иван Семёнович задумался.
– А Господь там есть?
– Есть. Восседает Он на троне в прекрасном дворце из чистых алмазов и любуется красотой, от лика Его исходит яркое свечение, словно это – весь свет мира.
– Небось, грешникам туда путь закрыт.
– Всем открыт, ибо, попав в Господню землю, все грешники тотчас праведниками становятся, аки младенцы чистые. Знаешь, барин, ничто не мило мне здесь после всего.
Иван Семёнович прослезился, плакал он по своей никчёмной, впустую прожитой жизни.
Воротившись домой, взял перо, обмакнул в чернильницу, набросал на листе рассказ Аннушки о земле обетованной. Прочёл и понял, вся прелесть и суета отходят
