понимать, что отказ был бы естественным и ничего не значащим. Но нет. Наплевав на всё, я решил привести сюда Лизавету.
Показать им, что она под защитой. Что она моя, в конце концов.
И, наверное, именно это и бесит больше всего – собственная дурацкая щепетильность в вопросах её защиты. Вошло в привычку?
Нашёл, называется, смысл жизни. Стать своеобразным опекуном для девчонки, родители которой угробили мою семью.
Морщусь своим мыслям. Не совсем так всё было. Но какая нахрен разница?
Мой взгляд вдруг падает на её ноги. Сам собой, случайно, но цепляется за открывшуюся картинку слишком уж настойчиво.
Можно подумать, я впервые вижу женские ножки. Пусть и такие стройные, аккуратные, с явно нежной кожей… Да таких полно. Даже тут, на этом приёме, хватает. Но какого-то чёрта я откровенно пялюсь именно на её.
Вспоминаю, в каком виде она приехала ко мне.
Мешковатый свитер, брюки явно не её размера – вся такая спрятанная. Настолько демонстративно, что даже не злило. Позабавило.
Но при этом Лизавета даже в этом умудрялась выглядеть мило, трогательно, женственно. В груди странно укололо. Она далека, мы из разных миров. Я и не понимал, к чему тогда подумал об этом.
Увидев её впервые, я разом окунулся в дико смешанный и бурный водоворот спутанных эмоций. Я думал, что буду ненавидеть. Обуза, напоминание прошлого, дочка своих родителей. Она была чертовски похожа на них, пусть и сама того не знала.
Не знала их…
Не знала ничего обо всём этом. А если бы узнала, возненавидела бы меня ещё сильнее, чем сейчас.
А у меня не было ненависти. Я ведь давно пошёл по другому пути. Осознал, насколько губительно было всё то, чем мы занимались тогда. Я, моя семья, её семья… Противоборство, кровь, угроханные жизни. Последствия. Чёртовы последствия, которые мы огребали до сих пор, хотели того или нет.
Ненависти не было, но словно переклинило. Какой-то безумный ком непонятных мне эмоций. Еле сохранил выдержку.
Я мотаю головой, сбрасывая наваждение. Отвожу глаза.
А она, кажется, и не замечает всего этого. Наверное, слишком привыкла к взглядам.
Не выделяет мой.
Челюсть сжимается. Лизавета… Чёртова идеалистка, не потерявшая веру в добрый и справедливый мир даже после беготни по детдомам. Мне ведь пришлось выяснить, где она, как и что, когда я всё-таки принял решение исполнить последнюю волю её отца.
Конечно, я не вписываюсь в картину её мира. Стал очередным препятствием к счастью, в возможность которого Лизавета всё-таки верит. До последнего, упорно – так же сильно, как не верю я.
Пришлось познать жизнь. Зарядиться здоровым цинизмом. И ей придётся.
Но я какого-то хрена собираюсь обеспечить ей хотя бы видимость безопасности и возможности счастья. Оградить её от всего кошмара, что ей только предстоит. От всего, с чем она столкнулась бы без
