и быстрым шагом отправится на кухню готовить ему завтрак.
Ниночка любила поспать и подобного рода телодвижений не осуществляла, по крайней мере, последние лет пятнадцать. Но почему-то именно сегодня Веревкину очень захотелось, чтобы его окружили прежней заботой, вниманием и, как бы дерзко это ни прозвучало, даже любовью. Чуда не произошло, Ниночка была отгорожена от мира мощной броней жировых отложений и робкого прикосновения мужа даже не почувствовала.
Веревкин перевернулся на спину, полежал в таком положении пару минут, пытаясь понять причину внезапно охватившего его беспокойства, и вдруг явственно услышал голос, раздавшийся откуда-то из глубин его мозга: «Товарищ Веревкин, ваше поведение просто недопустимо»!
Веревкин, проверенный временем и товарищами ответственный партийный работник, член Партбюро завода режущих инструментов, воспринял голос как откровение свыше. Просто потому, что тембр и интонация голоса были очень похожи на голос товарища Покрышкина – первого секретаря горкома партии. Из тех же глубин донеслась еще одна не менее грозная фраза, произнесенная тем же голосом: «Предлагаю объявить товарищу Веревкину строгий выговор с занесением в личное дело».
Как будто небеса разверзлись над головой проверенного партийного работника, и он вспомнил все. Вспомнил, что сегодня ночью ему приснился самый страшный кошмар из всех когда-либо снившихся за те 50 лет, в течение которых он пребывал на этом свете.
Прежде всего, вспомнился очень длинный стол, стоявший в центре огромного зала с высокими потолками и странной лепниной на стенах и тянувшийся от одной стены к другой. Стол был покрыт кумачовым полотном, на котором красовалась нелепая вышивка в виде ромашек, скачущих кузнечиков и мирно порхающих бабочек. Вдоль стола с одной его стороны сидели незнакомые люди с недовольными лицами, одетые в ночные пижамы. Создавалось впечатление, что их только что подняли с постели и из всего своего гардероба они успели нацепить только зеленые галстуки и белые перчатки.
В зале горел очень яркий, ослепляющий свет. Веревкин даже на несколько мгновений зажмурил глаза. Когда он их снова открыл, то разглядел в центре стола товарища Покрышкина и даже немного успокоился. Однако первый секретарь выглядел, мягко говоря, странно. Он был одет в любимый Ниночкин розовый халат, под которым явственно вырисовывался массивный женский бюст. Волосы были накручены на бигуди, а на губах блестела помада отвратительного фиолетового цвета.
«Товарищи, – громогласно произнес первый секретарь горкома, – на повестке сегодняшнего заседания стоит один вопрос – недопустимое поведение нашего товарища по партии». Веревкин оглянулся вокруг и увидел, что он стоит у стены, словно Мальчиш-Кибальчиш перед расстрелом, и кроме него и сидящих за столом членов Президиума в зале никого нет.
А между тем голос, многократно усиливаемый акустикой огромного помещения, продолжал произносить свою обличительную речь: «Я говорю о товарище Веревкине, много лет скрывавшем
