всё, вот моя смерть и пришла!
Это было первое, что пришло на ум поднявшему глаза Иосифу Генриховичу в приступе деменции.
– Что ж, я прожил долгую счастливую жизнь, – пытался успокоить он себя, но почему-то не на шутку испугался, – нет, я ещё не готов, я ещё столько не сделал! Я ещё нужен Земле-матушке, я ещё поборюсь!
Хотя и не так сын Генриха Капельмейстера воображал себе лики смерти, но Ион в тот момент представлял собой столь живописную картину мифического загробного мира, что следующий неадекватный поступок профессора надолго потом вошёл в короткую память алхимика. В глазах Капельмейстера за несколько мгновений вдруг пронеслась буря эмоций, чувств и вся его жизнь, а вместе с этим изменялось и выражение лица. Вдруг одновременно оно отобразило страх, ненависть, смелость, любовь, умиротворение и решимость. После этого Иосиф Генрихович, с небывалой для его возраста проворностью, вдруг кинулся перед Ионом на колени (надо ещё сказать, что склероз к тому времени полностью стёр из памяти старика как всю историю с зачислением Иона в НИИ, так и его образ), начал хвататься цепкими пальцами за полы халата и кричать:
– Нет! Я ещё не готов! Дай мне ещё времени! Я нужен человечеству! Возьми лучше мою жену, костлявая!
Потом Капельмейстер принялся по-детски плакать и с криком: «Русские не сдаются!» (хотя был чистокровным потомственным евреем) и «Изыди!», освятив себя крестным знаменем, вдруг схватил первое, что попалось под руку. Под руку попался увесистый бюст отца русской науки Михаила Васильевича Ломоносова, которым профессор больно вдарил вконец оторопевшему Иону в область солнечного сплетения.
Не выдержав молодецкого напора отвергающего смерть, неготового к вечному неудавшегося кандидата на очередь к вратам в рай ренегата Капельмейстера, Ион пал со звуком мешка с костями на давно не мытый паркет, раскинув иссохшие руки и больно ударившись головой. Впрочем, он уже этого не почувствовал. Колпак слетел с его буйной головы, обнажив темя естествоиспытателя с врезанным неумелыми руками в мозг мобильником, запёкшимися коростой следами крови и первой стадией сепсиса. По комнате растёкся подлый приторный запах гниения.
– Я победил смерть! Я победил её! – раздался на весь институт ликующий крик первопроходца к вечной жизни.
Прошло мгновение, другое. Вопреки скудным представлениям о жизни призраков и библейских притчах Капельмейстера, смерть не исчезала. Она не превращалась в пепел, не рассыпалась в прах, а наоборот, начала постанывать и судорожно подёргивать членами. Кроме того, при более пристальном взгляде на «смерть», иссохшее тело Иона с распростёртыми руками и умиротворённой небритой бородкой, вздёрнутой вверх, стало подозрительно напоминать профессору-душегубу распятого Иисуса Христа.
– Боже милостивый, – пронеслось в мозгу Иосифа Генриховича, – что же я натворил!
Далее
