висело белое вышитое полотенце, пахло свежим хлебом и молоком… тепло, уютно. Но в доме никого не было.
Я осторожно попыталась сесть, выпутываясь из полотна, в которое меня завернула на дороге та женщина. Голова слегка кружилась… опустила босые ноги, и коснулась кончиками пальцев прохладных половиц из некрашенного дерева.
Внезапно дверь заскрипела, и в комнату вошла незнакомая старуха, старая, лет девяносто не меньше, она держала в руках ощипанную курицу. Я испуганно смотрела на нее, не зная что делать.
– Пришла в себя? – улыбнулась она беззубым ртом, – вот и славно. Ох, уж и глубоко тебя унесло. Думала, уже все, сгинет в безмирье бабка Ага вместе с тобой… а тебя как звать-то?
– Меня? – хриплый из-за сорванных связок голос звучал страшно и незнакомо. Я запнулась, и прошептала, чтобы не напрягать горло, – меня зовут… меня зовут…
Страх тонкой струйкой пробежал по позвоночнику вверх, удавкой обхватывая шею… Я металась в своей голове, пытаясь найти хоть что-то из своего прошлого. Хотя бы имя. Но его не было. Как будто бы меня просто не существовало. Я отматывала события назад и понимала, что все заканчивается в тот самый миг, когда я тонула. А дальше… дальше ничего. Пустота…
– Я, – прошептала я, – не помню… Я не помню, как меня зовут… я ничего не помню!
Бабка понимающе кивнула и улыбнулась:
– Ну, и ничего, вспомнишь еще… Из Выселок ты, деревенька, тут недалече, за рекой. Небольшая, но люди не бедствуют. Хорошо живут. Дружно. Своих в беде не бросают. Лет пятнадцать назад когда взрослые все на покосе были, набрели на вашу деревеньку султановы таланги-охотники, да тебя и двух сестер твоих свели. Неизвестно куда их судьба раскидала. Никто не вернулся…
– Как меня зовут? И как я попала сюда? – эти два вопроса казались мне самыми важными.
– Лолаги тебя звать, из твоих-то один дед и остался. В тот год, когда свели вас, мать с горя руки на себя наложила. Отец на поиски ушел, да сгинул. Бабка в позапрошлом годе померла. А дед плох совсем. Уже сколько лет лежит, не встает.
Бабка Ага, плюхнув курицу на стол, ловко потрошила тушку, выворачивая окровавленные внутренности. В избу неслышно проскользнул угольно-черный кот, без единого пятнышка на шкурке, и, легко запрыгнув на печь, следил оттуда за бабкой. Или скорее за курицей.
– Лолаги, – повторила я свое имя. Но оно царапало язык, как будто бы было чужим, – мне кажется, меня зовут по-другому.
Бабка искоса бросила на меня взгляд и продолжила ковыряться во внутренностях бедной птицы.
– Ты, Лолаги, в гарем к султану попала. Наложницей. Мож тебя там иначе звали… Помнишь?
Я помотала головой. Не помню. Ничего. Совсем… только воду, и как я барахтаюсь, пытаясь выплыть… Это я и сообщила бабке.
– Мож утопили тебя… не угодила, видать, султану.
– А почему я тогда здесь? Я же утонула…
– Ну, дак, – крякнула бабка, окуная выпотрошенную курицу в чашу с водой, чтобы смыть кровь, –
