залатанную шубенку и протянул девушке. Неизвестно, что сегодня взбудоражило народ больше: вид редкого драгоценного меха или этой странной чужеземки.
Раньше он понятия не имел, зачем сохранил один из нарядов умершей матери, когда уходящим на небесные пастбища принято отдавать с собой абсолютно все их добро. А вещи эти Ойгор возил на зимовье как память о матери. И не оставлять же их гнить в сыром промерзшем аиле, где очаг умирал на зиму, потому что некому было его накормить.
Ойгор поманил девушку движением руки, не пытаясь схватить.
– К коновязи ее привяжи на ночь, не то сбежит, – насмешливо посоветовал Охотник.
Отсмеявшись вдогонку удаляющейся странной паре, все начали расходиться. Девушка шла чуть впереди Ойгора. Она не пробовала сбежать, лишь изредка оборачивалась, будто взглядом спрашивая дорогу. Мужчина же почти жалел о своем безрассудном поступке и не понимал, что его на такое подвигло. Он собирался обменять лисью шкурку очень выгодно. За нее могли дать приличный пучок стрел с железными наконечниками. Или целую охапку обычных деревянных. А на них Ойгор постепенно выменивал бы все, что понадобится для жизни. Он бы все лето прожил на одну такую шкурку – много ли ему, одинокому, надо? А теперь почти нечего будет продать в стане. Вот глупец!
Ойгор окликнул девушку, указывая рукой на свой аил. Она покорно вошла, тут же замерев на входе и восторженно оглядывая тесное жилище.
– Ты, видно, в лесу на дереве жила, – усмехнулся Ойгор. – Смотришь, будто к каану в гости забрела. Проходи же.
Он указал девушке на место у очага, но она боязливо глянула на огонь и уселась у стены прямо на постель Ойгора. По ее вискам уже текли струйки пота, и дикарка сбросила шубу. Собственная нагота ничуть не смущала ее. Ойгор же снова вежливо отвернулся. Он поставил на горячие камни очага глиняный кувшин и принес немного снега. Растопив его в кувшине и дождавшись, когда вода согреется, Ойгор подал девушке обрывок тряпки, подзывая ее поближе и показывая жестами, что так она сможет помыться. Девушка сообразила и, смочив тряпку, принялась стирать грязь с тела.
В это время Ойгор порылся в вещах и извлек перевязанный веревкой сверток. Раньше он понятия не имел, зачем сохранил один из нарядов умершей матери, когда уходящим на небесные пастбища принято отдавать с собой абсолютно все их добро. А вещи эти Ойгор возил на зимовье как память о матери. И не оставлять же их гнить в сыром промерзшем аиле, где очаг умирал на зиму, потому что некому было его накормить. Вот одежда и пригодилась.
Любопытство пересилило сдержанность. Дожидаясь, пока девушка закончит с мытьем, Ойгор украдкой рассматривал ее. Золотистую кожу незнакомки на плечах и груди покрывали веснушки. Он никогда еще не видел, чтобы у женщины так играли мышцы, хотя женщины в большом стане преспокойно выполняли и мужскую работу. Она наверняка сильная и выносливая. Какую жизнь ей приходилось вести прежде? Не убьет ли она своего спасителя во сне? На ее бедре и пояснице виднелось несколько тонких шрамов, как от когтей животных. Точнее, одного
