«Пионер», «Костер», первая книжка, она же «Кыш, Два портфеля и целая неделя», «Мосфильм», вторая, еще одна «Черно-бурая лиса», потом «Кыш и я в Крыму», сериал на ТВ, радио, членство в ССП – словом, я сказал «прощай» баранке, часто пропадал в ЦДЛ, бедная мамаша радовалась, что не такой уж я идьет-тупица, как дворовой мой друг Мирза, случайно попавший под электричку, – сын крутого ассирийца, короля чистки обуви, шнурков и качественного гуталина.
– А правда, что, написав своего «Николая Николаевича», монолог от лица щипача, то есть карманника, текст, которому сейчас бы дали маркировку 18 с жирным плюсом, вы поняли, что уже не бывать вам детским писателем?
– Да, да, да! Обдумывать подобные проблемы я не любил – просто почувствовал, что вырос из коротких штанишек. Сорвал с себя ненавистные штрипки, точней, запело-заиграло во мне дружное трио «Мандолина, гитара и бас», потому что именно с этой концертной песенки оркестра Эдди Рознера я еще отроком втрескался до гроба в музыку джаза.
В общем, возвратиться в детство, к тому же третий раз, – увыканьки, после «НН», было невозможно, пардон, не проханже.
– С кем в Союзе вы общались, дружили из литераторов?
– С Андрюшей Битовым и его второй женой Олей Шамборант были мы многолетними корешами. Еще до знакомства с ним дружил с великолепным поэтом Володей Соколовым. Ему родной его дядя, тоже поэт, много чего рассказывал о терроре в 20-х. Дядя тогда просто помирал от ужаса перед неминуемой посадкой, стал неизлечимым неврастеником. Он, видимо, под балдой, сочинил злосчастную частушку, потом неосторожно прочитал ее даме, крутил роман с которой, и пошли-поехали, полетели по всему припугнутому Союзу его подрасстрельные, бессмертные строки:
Вышла новая программа
срать не меньше килограмма.
Кто насерит целый пуд,
тому премию дадут.
Дяде редкостно повезло – не посадили, к стенке не поставили, как Гумилева. Разве не чудо?
– Вы уехали в пятьдесят лет в 1979-м. Правду ли говорят, что отъезд случился из-за «Метрополя»?
– На посиделках метропольцев ни разу не был. Только из-за этих дел, да еще один, – быть может, никогда бы не свалил, а с женой, – Ира и я всегда мечтали пожить на свободе и бесстрашно думали лишь о ней – хоть на край света! Тем более после «НН» я необратимо повзрослел на различных почвах опыта житухи да по уши втрескался в «истнеобходимку» сделаться поданным лишь моих владык: безоглядно свободного воображения и русской словесности, уже достаточно изуродованной никемами, ставшими всемами, ихней зверской цензурой и алчными халтурщиками всех мастей. О, да, я просто не мог не сделаться верноподданным обоих замечательных владык, тем более хватало опыта восприятия абсурдов жизни в сюрреальной, как говорили лагерные социологи, совковой Мурлындии.
Каюсь, однажды близкий дружок, поднявшийся в агитплакате на разных предупреждалках, вроде «Остерегайтесь юза!», уговорил меня предложить редакторам для начала тематический
