затем снова развернул его и слепил шарик. Его вдруг стало невыносимо раздражать папино сёрбанье чаем. А еще его серьезные откашливания и обильные сморкания в платочек. Да и мамина суета тоже – ее усталые цоканья и ленивые охи – хоть и нечаянно, но ужасно Петю раздражали.
– Ковров.
«А ведь могли бы, в конце концов, о чем-нибудь поговорить, – думал Петя. – Ну, например, вот об этом унылом фильме». Петя представил себе разговор и сразу понял, что разговора не получилось бы. И даже не потому, что фильм нудняк, а просто потому, что Петя с родителями если и говорили, то очень редко, и случалось это приблизительно так же часто, как игры в дурачка или в морской бой.
– Ну как на работе, Петь? – Мама наконец закончила убираться и села за стол. Налила себе чаю. Добавила ложечку сахарного песка. Размешала по часовой стрелке. Все как обычно.
И на работе у Пети тоже по часовой. Как обычно. Работа как работа. Когда как хреновая, когда как даже ничего. Что тут расскажешь?!
– Ничего, – ответил он.
Получилось довольно грубо, но сказать больше, чем «ничего», он не мог. Петя сделал усилие, чтобы придумать, о чем поговорить или о чем он мог бы рассказать, но в голову лезла одна дрянь. Позавчера он напился с друзьями в пивнухе, и на него опасно быковал у метро жирный хряк. Хряка быстро угомонили его же кореша и засунули на заднее сиденье в машину, откуда он еще продолжал что-то вякать, смешно пытаясь перекричать газанувшую вместе с ним «мицубиси». А вчера он опоздал на работу и получил выговор от старшего Ивана, отвратительного типчика с морем маленьких прыщиков на лбу. Завтра, кстати, на работу, и опаздывать нельзя, поэтому Петя бросил себя насиловать и тут же решил медленно допить остатки чая и свалить домой.
– Воркута, – брякнул папа.
– Анапа, – добавила мама.
– Я пойду уже, наверное, – сказал Петя, – завтра вставать на работу…
Мама слабо улыбнулась. Так же слабо закивала головой. От маминой улыбки и трогательного, одновременно понимающего и не понимающего кивания головой Петя совсем расстроился и пожалел, что сидит тут такой грустный, скучный и злой непонятно на что. Он вдруг понял, что разозлился не только ни за что, но и не за чем. Просто так. То есть то, что разозлился, в общем-то и ничего, но мог бы и не злиться. И даже осточертевшие города внезапно стали трогательными и нелепыми, как будто в последний раз. Чувство, что это уже было когда-то именно в таком непередаваемом порядке, вновь хлынуло ему в голову и зазвенело: было, есть, было, есть! Бубнящий телевизор. Подрыгивающий про себя папа. Мама напротив, облокотившаяся о стол, с блуждающими по нему глазами. Все это уже было. А вот оно сейчас снова есть. И невозможно скоро уже никогда не будет. Папа внимательно посмотрел на него своими серыми водянистыми глазами.
– Анапа, спим?!
– Алушта, – медленно, словно прощаясь, сказал Петя.
Все прошло. Вернее сказать, вернулось на свое место. Петя допил чай. Хапанул с собой в дорогу пару конфет. Встал из-за стола.
