по любви, или врозь! Лучше одной с двумя детьми, чем с мужем-предателем. Еще одну семью, где меня не любят, я не вынесу.
На ватных ногах прохожу в предбанник. Осторожно ступаю по идеально подогнанной лакированной вагонке. Вдыхаю запах дерева, смешанный с пряными благовониями.
«А ведь мы тут когда-то с Тимофеем… – вспоминаю неожиданно. – Может, он так всех через баню пропускает?»
Закусываю губу, стараясь не разреветься.
Внимательным взглядом пробегаюсь по всем поверхностям. Нервно сглатываю, чувствуя как из глубины души поднимается отвращение к самой себе.
Стыд! Самый настоящий стыд!
Мне бы выйти… Забыть об этой злосчастной бане! Сосредоточиться на дочках и будущей работе.
Но ноги сами несут меня в парилку. Тупо смотрю на чистенькие полки, и в глазах темнеет, стоит представить два обнаженных тела…
«Уходи! Уходи сейчас же!» – вопит чуйка.
Но что-то удерживает. Как во сне медленно разворачиваюсь к выходу. Залипаю взглядом на приборной доске, висящей на стене. Часы, термометр, барометр. Все собрано на одной панели. Провожу пальцем по золотым ободкам и сложным узорам. Очень красиво.
Свекор делал. Тимофей рассказывал. И аж весь светился от гордости.
«Что же ты так, Тима? – упрекаю я мысленно мужа. Безотчетно шмыгаю носом и неожиданно замечаю тонкий русый волос, зацепившийся за шероховатый край деревянной обшивки. Явно длиннее моих, и оттенок отдает рыжиной.
«Кто ищет, тот всегда найдет?» – усмехаюсь горько.
Вот только как жить теперь? Знать правду и молчать? Или устроить Морозову королевские разборки?
Но какой от них толк? Отношения выясняют с одной целью. Хотят их продолжить.
А я?
Не прощу. Не смогу жить во лжи и двуличии. Я, еще когда из дома уходила, поклялась.
Сжимаю кулаки инстинктивно. И вздрагиваю, услышав сзади шаги. Вздрагиваю, словно меня застали на месте преступления. И вылетев из парилки, нос к носу сталкиваюсь с Богданом Столетовым.
– Ты чего здесь? – бурчит он недовольно.
11. Опрос свидетеля
– Ничего! – роняю я впопыхах. Вылетаю из баньки, будто за мной черти гонятся. И вбежав в кухню, застываю на месте.
Что теперь делать? Что?
Выбор невелик.
Терпеть мужнины гульки и жить в достатке? Или собрать немногочисленные пожитки и свалить?
В груди закипает злость. Пальцы сами сжимаются в кулаки. Как ты мог, Тима?
– Лер, – раздается сзади настороженный голос Столетова. – Ты чего такая?
– Ничего. Я же сказала… – огрызаюсь я на ходу. Тоже мне, надсмотрщик выискался!
Как фурия взлетаю в детскую. Только метлы не хватает!
И увидев дочек на развивающих ковриках, выдыхаю. Тренькает незамысловатая детская песенка, звенят погремушки. И на душе сразу становится легче. Только где-то на сердце давит камень. Больно. Очень.
– Можно,
