имодействия клеток друг с другом. Нередко звал меня, чтобы вместе посмотреть на то, как изящно у них образуются отростки.
Другая сторона – это закрытость нашей жизни, несмотря на то, что отца знали в разных странах и печатали в международных журналах. Отец часто читал мне в детстве стихи Мандельштама про Ламарка, которого я с ним ассоциировала: «И от нас природа отступила – так, как будто мы ей не нужны… И подъемный мост она забыла, опоздала опустить для тех, у кого зеленая могила, красное дыханье, гибкий смех…» И это постоянный фон нашей жизни – что мост не опустят и клетка захлопнется. Так, собственно, и случилось: после короткого окна поездок в Америку и Англию в 60-х, отец потом стал «невыездным» на 15 лет. Отец очень любил Россию, но по характеру и образованию он был человеком Мира и, несмотря на сложности, ему несомненно удалось стать им.
Интересно, что сложность судьбы совсем не чувствуется, когда читаешь эту книгу воспоминаний – видимо, потому что отец был по природе своей очень позитивным человеком, умевшим многое и многих любить. Он искренне очень радовался успехам своих учеников, которые разбрелись по лучшим научным центрам в разных странах, и часто помогал им первоначально устроиться, хотя это и противоречило его собственным локальным интересам.
В книге собраны воспоминания учеников, друзей и родных. На этом издании она не заканчивается. Кто-то не успел написать, кто-то хочет сказать еще. Мы будем дополнять книгу on-line. Пишите, вспоминайте, общайтесь!
Елена ВАСИЛЬЕВА
Часть I
Письмо Юрию Марковичу Васильеву, которое он уже не прочтет
Дай мне руку – на весь тот свет! Здесь мои – обе заняты.
Любовь ЛЯСС
Кандидат биологических наук; научный сотрудник
Северо-Западного
университета (Чикаго, США).
Дорогой Юрий Маркович!
Мы знали друг друга много лет, и полжизни я прожила от Вас далеко – на другой стороне океана. Как получилось, что я не написала Вам ни одного письма? Ведь короткие встречи и короткие малосодержательные телефонные разговоры не могли заменить писем. Не знаю. Это было неправильно. Сейчас, когда Вы уже не прочтете это письмо, я решила его написать.
В год моего поступления на биофак нашим соседом по даче был Лев Манусович Шабад. Он рассказывал мне прекрасные байки по биологии, которые я запоминала слово в слово (Шабад был потрясающий рассказчик) и которые в результате помогли мне получить свою пятерку на экзамене. Когда на первом курсе надо было выбирать кафедру, тот же Шабад сказал мне: «Надо идти туда, где Юра Васильев». Так я впервые услышала Ваше имя.
По-настоящему я рассмотрела Вас на биологическом («Васильевском») семинаре, месяца через два после начала первого семестра. К этому времени я в глубине души уже понимала, что попала не туда, и сильно тосковала. И вдруг: этот Ваш чудесный язык, насмешливый, книжный, с литературными реминисценциями, без которых мне было так тоскливо на биофаке, умные глаза, восхитительнейший нос и (чудо, чудо!) интересная биология. К добру или к худу, но только из-за Вас я осталась на факультете.
А позже я оказалась у Вас в лаборатории, и в течение многих лет мы виделись почти ежедневно. Я училась от Вас всему. Я бы стала другим человеком, если бы не знала Вас.
Я поняла, как стыдно болтать поверхностно о том, чего не понимаешь до конца, как смешна всякая патетика, как нельзя ни о ком судить безапелляционно. Это последнее было особенно удивительно. Вы рассказывали что-то неожиданно хорошее о тех, кого мы по своей глупой молодости готовы были закидать камнями.
Вот, кстати, еще один урок, который Вы мне преподали. Мы были вместе, кажется, на какой-то конференции, и я четко помню, как мы идем по тропинке по краю леса и я говорю с умным видом: «Вообще-то евреи иногда бывают ужасно неприятными». Вы резко останавливаетесь и отвечаете: «Нет ничего отвратительней, чем стыдиться своих родственников». Я и сейчас краснею, когда это вспоминаю.
У меня застряло в памяти – чтобы потом вынырнуть в нужный, уже взрослый, момент, – как Вы любили своих детей, как все им прощали, как кидались помогать, а не осуждать. Я думаю, что мне было потом легко и естественно тоже стараться так поступать только благодаря Вашему примеру.
А в лаборатории я Вас побаивалась, всегда больше всего на свете хотела, чтобы Вы меня похвалили. Помню, как я шла к Вам в кабинет, со слайдами в планшете или с клетками на чашках, и всегда очень-очень трусила.
Все самое главное, существенное, без чего нельзя заниматься никакой наукой, великой или совсем маленькой и скромной, было усвоено в те ранние годы в Вашей лаборатории. Например, Вы научили своих студентов, планируя любой опыт, первым делом обдумывать
