все обстоятельства нашей встречи. Странно, что тело, сердце и подсознание среагировали на этого отсидевшего убийцу, как на что-то безопасное, а память никак не желала подкидывать варианты. Вот пустота и всё тут!
Незнакомцы вокруг меня стали поочерёдно оживать. Парами – что невероятно само по себе даже для «Ниндзя», и меня сразу начали терзать смутные сомнения, но их можно развить в изложении нового романа, а пока придержу при себе, высказав предположение, что укрощение туманной органики и перевод в новое качество всё же состоялось. И ещё одна пометка для запоминания: идеальная синхронность сама по себе мало реалистична и особенно для человеческих существ, и потому не в этом ли состояла уникальность момента для «Ниндзя»?
Пассажиры стонали, затем слышались шлепки о землю, что свидетельствовало о том, что вертикальное положение давалось с первого раза не всем. Всего, по моим подсчётам, нас было: трое девушек и пятеро мужчин.
Если измерять количество относительно пришедших в себя шкалой оханья, то всего очнулось шесть человек, а двое – я и Каторжник – находились в отключке. Вернее: я просто двигаться не могла, а насчёт уголовника не уверена. Судя по звукам, доносившимся до меня, некоторым из пассажиров пришлось забраться в кусты и отдать проглоченную ранее пищу природе не самым приятным способом.
С ворчанием вернулись двое, что очищали желудок.
Из услышанного от выживших и очнувшихся за пролетевшие три минуты – внутренний хронометр меня никогда не подводил! – удалось почерпнуть следующее: лес безумный из-за смешанности растительности и вычищен даже от веток; поляна неестественно круглая; насекомых действительно нет, и мне не показалось; из воняющих существ только мы – двуногие; зверья не видно, лишь доносятся трели птиц; пассажиры живы, но нас немного.
Поддавшись общей эмоции, я мысленно выругалась, и меня можно понять: ведь информация подтверждала изначальные опасения.
Из глубин памяти донёсся голос, такой же нереальный, как и сюжет моих редких снов. Я слышала его у себя в голове с самого рождения, когда ситуация казалась неразрешимой или опасной. Он успокаивал, помогая прийти в себя. Сейчас выглядел стихотворной строчкой из детской передачи, где малышам давали вредные советы: «Подчас враги вокруг толпятся, и вы геройствовать должны, и вспомнить, как вы всем важны, и по-геройски от врагов умчаться»1.
Я в глубине души улыбнулась строчкам и тут же вспомнила о «Галатее» – моём личном лайнере. Она висела сейчас в глубоком космосе, недалёко от орбитальной станции и не «отсвечивала», чтобы её не засекли корабли. И у неё явно вышло сидеть с опущенным новым защитным занавесом, который я прикупила для «девочки» по случаю и за сумасшедшую цену. Любила я «Галатею», потому что являлась для неё Пигмалионом. Стоило очутиться в ложементе, программа считывала татуировки, запускала своё «сердце» и отворяла мне врата искусственного сознания. Корабль становился моим телом, а я – ключом к его
Татьяна Хмельницкая.
