комнату. Не волнуйтесь, это было самое страшное, что мой папаша когда-либо мне сделал. Даже когда его вызывали в школу из-за моего раздолбайства, он ни слова мне не говорил, не говоря уже о том, чтобы наказывать. Отец безумно любил мою мать, и его можно было понять. Она была очень красивой женщиной, а еще у нее был легкий жизнерадостный характер, который так привлекает мужчин, уставших от покорных стыдливых девиц, принимающих всерьез каждое слово. Увы, мой отец не учел тот факт, что любовь таких женщин тоже легка и недолговечна. И уходят они так же легко и неожиданно. В тот момент, когда мы понимаем, что любим другого человека, мы уже, как правило, имеем представление, какой он и подходит ли это нам. С ребенком же все наоборот – ты обязан любить его с самого начала без каких-либо условностей, и только потом, когда он тебя разочарует и разобьет тебе сердце, ты, наконец, увидишь, какой он ублюдок и ничтожество. Я считаю, что это нечестно, поэтому папашу нисколько не виню.
Вот так прошел мой тринадцатый День рождения. Полный отстой, ничего не скажешь. Мне было наплевать и на торт, и на наклейки – или чем я там занимался до того проклятого звонка. Я забился в своей комнате и плакал. Не потому, что меня бросила мать. Не потому, что отец был разбит из-за ее предательства. Я плакал от злости на то, что у меня был День рождения, черт возьми, мои близкие должны были делать меня счастливым и дать мне почувствовать, что в этот день я самый важный человек на планете, но нет – они тупо зациклились на своих нуждах и проблемах! Это было так обидно!
На мой четырнадцатый День рождения наш город накрыло цунами, было не до праздника. На пятнадцатый скончалась какая-то большая шишка из городского совета, и в городе объявили траур. На шестнадцатый у нас с друзьями случилась небольшая потасовка со старшеклассниками, где меня впервые назвали педиком и грозились оттрахать так, что я буду визжать от удовольствия, как свинья. Сей подарок дошел до меня только много лет спустя, но тогда – услышать такое нормальному шестнадцатилетнему парню было крайне неприятно. Короче, год за годом мои Дни рождения стали ассоциироваться у меня с какими-то противными происшествиями, а поскольку круг людей, знавших об этом знаменательном событии, довольно быстро сократился до одного меня, я вообще начал помалкивать в тряпочку и двадцатого февраля вел себя тише воды, ниже травы.
Последняя попытка отпраздновать мой День рождения случилась на третьем курсе универа. Мы с компанией уже были порядком пьяные и обдолбанные, и кто-то вдруг спросил:
– Мирай-кун, ты чего такой грустный?
– У меня сегодня День рождения, – чистосердечно признался я, потому что был так пьян и обдолбан, что мой мозг просто утратил способность врать.
– Так это надо отпраздновать!
И мы еще сильнее напились и обдолбались. Я проснулся от яростных рвотных позывов и обнаружил себя на полу в обнимку с отключившейся девахой с поплывшим макияжем и задранной юбкой. Ширинка у меня была расстегнута, но я не мог сказать наверняка, было ли у нас с ней что-нибудь и был ли я вообще
