раздеться, даже снять сорочку». (Он думает – в наказание, но за этим легко распознать желание.)
Она. Ну и что тут такого? Тогда я себе подумаю, что у меня нет денег на платье.
Он. Но это же срам, ведь все увидят пипику.
Старое любопытство, брошенное на новый объект, и, как это подобает периодам вытеснения, прикрытое морализирующей тенденцией!
Утром 13 марта я говорю Гансу: «Знаешь, если ты больше не будешь трогать рукой пипику, твоя глупость ослабнет».
Ганс. Но я больше не трогаю рукой пипику.
Я. Но тебе всегда этого хочется.
Ганс. Пусть так, но «хотеть» – это не «делать», а «делать» – это не «хотеть»(!!).
Я. Но чтобы тебе не хотелось, сегодня ты будешь спать в мешке.
После этого мы выходим за ворота. Хотя он по-прежнему боится, благодаря надежде на облегчение борьбы говорит, явно приободрившись: «Ну, завтра, когда у меня будет мешок, глупость исчезнет». Он действительно боится лошадей намного меньше и довольно спокойно глядит на проезжающие мимо кареты.
В ближайшее воскресенье, 15 марта, Ганс обещал поехать со мной в Лайнц. Сначала он упирается, но в конце концов все же идет со мной. В переулке, где мало экипажей, он явно чувствует себя хорошо и говорит: «Замечательно, что Боженька уже выпустил лошадь». По дороге я объясняю ему, что его сестра не имеет такую пипику, как у него. У девочек и женщин нет пипики. У мамы нет, у Анны нет и т. д.
Ганс. А у тебя есть пипика?
Я. Конечно, а ты что думал?
Ганс (после паузы). Но как же девочки делают пи-пи, если у них нет пипики?
Я. У них нет такой пипики, как у тебя. Разве ты не видел, когда купали Ханну?
Весь день он очень весел, катается на санках и т. д. Только к вечеру он снова расстраивается и, по-видимому, опять боится лошадей.
Вечером нервный приступ и потребность в ласке слабее, чем в прежние дни. На следующий день мама берет его с собой в город, и в переулке он испытывает сильный страх. На другой день он остается дома – и очень весел. На следующее утро, около 6 часов, он обеспокоенный приходит к нам. На вопрос, что с ним, он рассказывает: «Я совсем чуть-чуть потрогал пальцем пипику. Потом я видел маму совсем голой в сорочке, и она показала мне пипику. Я показал Грете[16], моей Грете, что делает мама, и показал ей мою пипику. Затем я быстро отнял руку от пипики». На мое возражение, что может быть только так: в сорочке или совсем голая, Ганс говорит: «Она была в сорочке, но сорочка была такая короткая, что я видел пипику».
Все это – не сон, а онанистическая фантазия, впрочем, эквивалентная сновидению. То, что он предоставляет сделать маме, очевидно, служит его оправданию: «Раз мама показывает пипику, то это можно и мне».
Из этой фантазии мы можем сделать два вывода: во-первых, что замечание матери в свое время оказало на него сильное воздействие, во-вторых, разъяснение, что женщины не имеют пипику, пока еще им не принимается. Он сожалеет, что так должно быть, и в фантазии
