вижу лицо внучки с поджатыми губами и огромными синими глазами, в которых таится испуг. Я раздвигаю губы в улыбке и говорю, неожиданно чистым голосом:
– Валюшка.
– Что, дедушка? – девчонка нагибается ближе ко мне. Хочу её поцеловать, но нет сил поднять голову с подушки. Но говорить сила ещё есть. И я говорю: чётко, хоть и с перерывами:
– Там на улице… мальчишка в коричневом пиджачке… посмотри.
Валюшка послушно отодвигает тюль и долго смотрит в окно.
– Есть, дедушка! Есть мальчишка в коричневом пиджачке.
– Что он делает? – хриплю я, и сердце моё замирает, как бы раздумывая, биться дальше или нет.
– Он играет с девочкой в серой юбке.
У меня с глаз падает пелена, в теле появляется недюжинная сила, и я сажусь на постели.
– Дедушка, тебе нельзя, – шепчет мне внучка, и взгляд её становится умоляющим, – тебе врач сказал лежать.
– Теперь мне всё можно, – чистым молодым голосом говорю я Валюшке и улыбаюсь в полный рот. – Это я с мамой, понимаешь? Я-маленький – с Мамой!
Комната вдруг переворачивается, и мой взгляд упирается в скучный потолок. В ушах сквозь звон пробивается мамина колыбельная.
– Дедушка вскочил на постели и упал! – слышу разрывающий сердце крик внучки.
Слева мелькает васильковый Галин халат: прибежала дочка. Пусть только попробует сказать, что мне нельзя. Мне всё можно… Мама!
Потолок темнеет, расплывается и обращается в свинцовое небо. Слышится нарастающий шум моря, сопровождаемый тревожными криками чаек: папа – папа – папа…
Из разрыва в тучах ослепительной иглой опускается солнечный луч. Он не больно протыкает меня, раскачиваемого волнами, сдавливает грудь, наливает тяжестью руки, сжимает горло. Мне остаётся только замереть и ждать. Томление становится невыносимым. Скорей же, ну! Из-под спины выдёргивают опору, и я лечу назад в пространстве белого света, который стремительно заполняет всё вокруг… Мама!..
Из комнаты на цыпочках, как от уснувшего, вышла Галина. Закрыла дверь к дочке, прошла на кухню и дрожащей рукой вынула из пачки тонкую сигарету. Торопливо затянувшись, сняла трубку домашнего телефона и набрала по очереди номера неотложки и милиции.
Мой муж – нацмен
Жарким июлем 2008 года я возвращался на поезде из Москвы домой в Питер.
В душное чрево вагона сразу залезть не решился, стоял, курил на платформе. Рядом трогательно прощалась престарелая пара, на которую нельзя было не обратить внимание.
Она – высокая, грузная блондинка, великоросска, с тонкой, но уже дряблой кожей полных рук. Лицо рыхлое, но приятное в своей естественной мимике – без подтяжек. В молодости, видно, была красивой.
Он – еврей, сильно старше её. Можно сказать, совсем старик: согнувшийся, но при этом в модных бежевых слаксах и клетчатой ковбойской рубахе, выбивавшейся из-под потёртого ремня.
