раз, обсуждали дату следующего сеанса. Кстати, передатчик стоял в лесу, когда Олю убили, мастер его только на следующий день забрал. А вчера, слышишь, вчера он его опять в лес на тачке отволок.
– Зачем?
– Это-то понятно. Опять хочет повторить эксперимент. Его срочно нужно остановить. Подозреваю, что первые неудачи подвигли мастера на крайние меры. И этими крайними мерами могло стать жертвоприношение. Он не остановится. Вполне может убить ещё кого-нибудь из числа ребят актива. Подозреваю, что в этот раз опасность грозит Фомкину, как недопустимо много знающему и поэтому крайне опасному для маньяка.
– Учти, у нас на него, кроме слов мальчика, ничего существенного нет. Вполне может отпереться. Следы рядом с трупом – доказательство слабое. Он там регулярно бывал по технической надобности. Ребята подтвердят.
– Значит, его нужно заставить дать показания.
– Как? Что ты мне его пытать прикажешь?
– Ну нельзя его на свободе сейчас оставлять. Получим ещё один труп, что мы тогда делать будем? Не знаю, как тебя, а меня совесть замучает, если ещё один ребёнок погибнет.
– Хорошо. Убедил. Возможно, сейчас это единственный выход. Потянем время, выработаем нормальный план действий, который позволит нам на самом деле обезвредить опасного преступника.
– Маньяка.
Собакина задержали на трое суток без предъявления обвинений. Первый же допрос мастера для подполковника Флагманского стал откровением. Никогда до этого у него не было такого странного подследственного.
– Ну что вы можете понять? Вы связанный по рукам и ногам догмами предрассудков, проигравшей историческую гонку идеологии! – возбуждённо тараторил Собакин. Без берета он стал похож на лохматого нечёсаного лешего. Всю благообразность «учителя труда» заслонила коричнево-пегая густая шевелюра.
– Вы объясните, я постараюсь понять.
– Что?
– Для начала: что за идеология, и почему вы считаете её проигравшей? А потом расскажите, что случилось в позапрошлую субботу.
– Идеология-то? Понятно, что наша государственная коммунистическая идеология по швам трещит. Всё. Показала свою неспособность соответствовать современным требованиям. Тормозит передовое казёнными лозунгами, скрывает от людей факты, не даёт развиваться.
– Не понимаю, какое это имеет отношение к тому делу, которое я веду и по которому вы даёте показания.
– Ну как вы не поймёте – нет никакого дела! Напридумывали себе преступлений и, закрыв посадкой невиновного человека дело, статистику себе подправить хотите.
– Я следователь по особо важным делам, критерии моей работа несколько иные. Вернёмся к главному. Вы, в самом деле, считаете, что убийство девушки – не преступление?
– Ещё раз вам повторяю: убийства не было.
– А что было?
– Контакт.
