Но это надо уточнять.
– Что значит «случайная»? – вскинул брови Александров. – Давно уже не тридцатые годы, чтобы случайно за политику сажали.
Журналист, корябая закорючки в непропорциональном прямоугольнике, символизирующем, очевидно, тюремную больницу, постарался объяснить:
– Он в том смысле говорит, что не идейные борцы с режимом или за права человека, а локально не вписавшиеся в правила советского общежития. Кто Библиями торговал, кого с порнографией на таможне взяли. Кто-то в турпоездке в побег пошел, да не дошел, кто-то из Группы советских войск перед дембелем решил перебежать на Запад. Среди таких были случаи с отягчающими, оружие прихватил из части или кое-какое имущество: измена Родине, вполне политическое дело, и в то же время как бы и кража. С этими делами тоже интересно познакомиться будет. У некоторых, как я знаю, с гражданством беда. Литовцы, например, вдруг оказались иностранными гражданами. Просто так их не выпустишь на улицу с билетом на электричку, им как-то еще границу надо перейти. Украинцы, армяне – тоже теперь иностранцы. Там нюансов полно. Потому и разбирались долго.
– Сейчас никого нет, уже все уехали, так?
– Так. Пресса, телевидение, радио, причем многие зарубежные, теперь сильно интересуются условиями содержания, бытом политзаключенных. «Держать и не пущать» Федотов не хочет, он ведь у нас демократ. Беда в том, что если прессе показать больницу, получится неправда. Больница для политзэка – все равно что курорт.
Ванченко нарисовал символическую пальму, а поверх нее – окошко с решеткой.
–
Так говоришь, настоящего лагеря не осталось? – Александров откинулся в кресле, наклонив голову, слегка набычившись.
–
Нет, не осталось. Вот эту, – Ванченко опять взялся за рисунок, – шестую зону разрушили, она ветхая была. – Он перечеркнул цифру шесть. – А в седьмой и в пятой все занято рецидивистами, убийцами и насильниками. В одной мужчины, в другой – женщины. Похищение людей, пытки, мошенничество, вымогательство. Жуткие персонажи. –
Для убедительности поставил буквы М и Ж в соответствующих углах треугольника и подвел черту.
Александров взял рисунок в руки, повертел так и сяк.
– Больница – место сакральное, потому что отсюда последние вышли. И Федотов предлагает тут сделать музей политических заключенных СССР. Я правильно понял?
– Правильно.
– Я бы посетил такое место. Можешь устроить? Я, видишь ли, когда по распределению на Вишере работал, повидал много мест заключения разных эпох. Там дядя Петра Первого сидел в яме триста лет назад. Кстати, тоже за политику. Якобы на престол Бориса Годунова претендовал. Ты не поверишь, просто в яме сидел целую зиму! И тоже что-то вроде музея потом сделали. Кандалы его в церкви хранятся, яма … не понимаю, как яму сохранить удалось за столько лет. Видимо, благодаря паломничеству. Ошибся, не триста, а почти четыреста лет той
