времени. Поначалу это меня пугало. Внутри меня поселилась уверенность, что если она сможет заглянуть в мою душу, то решит, что я не подхожу для монастыря, и отправит обратно домой. Но она этого не сделала, и потом, в один прекрасный день, к скотному двору прибилась пугливая козочка, которую бил ее прежний хозяин. После того, как мне наконец удалось убедить ее поесть с моих рук, матушка Кэтрин спросила меня, виню ли я козу за все те случаи, когда она кусала меня, и думаю ли, что мы должны отдать ее обратно. Я так разозлилась, что чуть сама не укусила ее в ответ. Затем матушка Кэтрин одарила меня понимающей улыбкой, и после этого я уже не боялась ее.
Теперь я чувствовала на своей косе руку, поглаживающую ее так же ласково, как мои пальцы когда-то гладили ту козу. Не была уверена, что мне это нравится, но и не хотела, чтобы она останавливалась.
– Не думаю, что Бонсант так ужасен, каким ты его себе представляешь, – сказала она. – Но если ты так сильно желаешь остаться в Наймсе, то, возможно, такова воля Госпожи. Вполне может быть, что ты понадобишься ей здесь, а не там.
Я уже открыла рот, чтобы опровергнуть это, но меня прервал крик Софии.
– Матушка Кэтрин! Матушка Кэтрин!
Она мчалась через сад, а ее ряса задралась до колен.
– Артемизия, – добавила она, затормаживая под беседкой.
Из складок ее одежд высунулся клюв Беды.
Матушка Кэтрин сделала вид, что рассматривает грязь и царапины на коричневых ногах Софии; поджала губы, скрывая улыбку.
– Ты снова лазала по деревьям, дитя? Ты же знаешь, что это не дозволено.
София не выглядела раскаивающейся.
– По дороге идут солдаты, – выдохнула она. – Могу я помочь Артемизии позаботиться об их лошадях? Я могу носить ведра с водой и солому, чтобы их почистить. И притащить морковь… – Она остановилась, увидев выражение лица матушки Кэтрин.
– Ты уверена в том, что видела? Солдаты? Сколько их?
София бросила на меня неуверенный взгляд, словно у меня могло найтись объяснение внезапной настойчивости матушки Кэтрин.
– На них доспехи, – ответила она, – и их много – достаточно, чтобы заполнить всю дорогу. Перестань, – бросила она Беде, беспокойно трепавшему ее рясу своим клювом.
Затем она, вскрикнув, высвободила ворона и отступила назад от его бьющихся крыльев.
– Мертвый! – каркнул он, кружа над нами.
С крыши черной грозовой тучей вспорхнули остальные вороны монастыря.
– Мертвый! Мертвый! Мертвый!
Матушка Кэтрин встала, ощупывая свое кольцо с лунным камнем.
– София, Артемизия, в часовню. Сейчас же!
Я никогда не слышала, чтобы она говорила таким тоном. Потрясение от этого заставило меня вскочить со скамьи. Дрожащая рука Софии вцепилась в мою, и мы побежали.
Зазвонили колокола часовни, а в промежутках
