нигде не было. Тетя Ира то и дело оборачивалась на S с вопросом – и S пожимала плечами. На пятом повороте она не выдержала и быстро набрала под скамейкой, вслепую, смс: «ТЫ ГДЕ?» Ответа не было. S даже попробовала звонить, убавив до предела громкость, – никто не брал трубку. Геша, Геша… Кто знает этого Гешу? Если до четырех она не появится, нужно будет собраться с духом и всё рассказать тете Ире. Правда, она не знает адреса – но можно, наверное, где-то узнать?
Но без пяти четыре, прямо посреди очередного танца первоклассниц в гимнастерках, в дверях как ни в чем не бывало выросла Лена. Она лениво прошла вдоль окна, вальяжно кивнула тете Ире и двинулась за скамейку, на которой сидела S. Та приготовила даже гримасу – «ну ты, подруга, даешь!». Лена еще раз кивнула, с совсем уж королевским и смешным лицом. В перерыве она подсела.
– Кстати, было совсем даже не больно.
И Лена начала ездить к Геше каждый день, обливаясь грушевыми своими сладкими духами, подводя глаза как можно жирнее, собирая грудь воедино поролоновым лифчиком. Иногда они с Гешей ходили в кино – и он поглощал там ее своим круглым маленьким ртом. Иногда она просто ехала делать это самое, и тогда уже всё происходило, по ее рассказам, быстро, грубо, примитивно – и слушали они всё время песни гламурных рокеров «Muse», про love, которая will be forever, – и плакался он ей в перерывах о том, как прекрасна была его Юка, фетровые сапожки, о том, как было хорошо, и, несмотря на то, что она страшненькая, с «цыплячьим», как он сказал, лицом, – она была горяча, и он очень ее любил, сам не зная, за что.
Любовь вообще никогда не советуется с головой.
Последнее тепло, последнее нечто осталось от ее лихорадки – золотой лихорадки, которая вся вышла в ночных скольжениях губами по подушке, в раскатываниях перед сном, растворилась в клубном дыме, вся вышла на ожидание – ожидание его появления, ожидание его сообщения, его приглашения, его взгляда, знака, звонка, чуда; чудом это и стало в конце концов, чудом – из-за своей невозможности. Ожидание – и опоздание – идут рядом. Золотое и черное, теплые желтые листья и ноябрьский мрак.
Наступило мерзкое лето, совсем не похожее на то, что случилось год назад.
Ничего не хотелось: ни выходить под палящий зной, ни гулять вокруг школы в тысячный раз, ни ездить на площадь перед Дворцом смотреть на скейтеров и велосипедистов. Она поняла вдруг, что всё это действительно, вправду, без шуток бесполезно – и хотя в ней теплился последний уголек, сил на то, чтобы раздувать его, не осталось. Целыми днями она сидела у линзы монитора и играла в «писающих человечков» – создавала виртуальные семьи, строила им дома, топила в бассейне. Стол зарос тарелками с крахмальным налетом от картошки, в ковре под компьютерным креслом застряли куски печенья. «Как же я устала от вас! – причитала мать. – Что ж это за жизнь!..»
В конце июня, не выдержав городской тоски, S согласилась уехать в деревню. Там было всё по-старому, всё знакомо, как в детстве, как в райке.
Екнуло сердце один-единственный раз –
