самом деле.
– Надо же, какие мы саркастичные. – Я показываю ему язык. – Выкуси.
– Вообще-то я не против. – Он подается вперед, оскаливает свои клыки, и я смеюсь. И отталкиваю его.
Но на секунду все ужасное будто куда-то уходит, и все становится как прежде.
Должно быть, Джексон чувствует то же самое, поскольку он спрашивает:
– Какое мороженое вампиры любят больше всего?
На сей раз уже я бросаю на него косой взгляд.
– Кровяной шербет?
Он смеется.
– Хорошая догадка, но нет. – Он делает паузу, затем говорит: – Вен-ильное.
Это лажа – та-а-кая лажа, – но на мгновение мне кажется, что Джексон стал прежним, и он так горд собой, что я не могу не рассмеяться.
– Это просто кошмар, полный кошмар. Но ты и сам это знаешь, не так ли?
– Эта шутка рассмешила тебя.
– Похоже, мне нравится все кошмарное.
Он закатывает глаза.
– Да-а, в последнее время это заметно.
Сейчас он прошелся по Хадсону, и в обычных обстоятельствах я бы не преминула наехать на него за этот намек, но пока все идет так гладко, что я просто-напросто тоже закатываю глаза и шагаю дальше.
– Знаешь, если тебе нужна помощь в магической истории, то обращайся, – говорит Джексон после того, как мы проходим четверть мили молча. – Правительнице обязательно надо знать историю сверхъестественных существ.
– А, ну да. Еще бы. – Может, лучше отказаться от его помощи – ведь мне не хочется раскачивать лодку. Но конец семестра все ближе, и я начинаю психовать. – Это было бы классно. Спасибо. Большое спасибо.
На лице Джексона отражается некоторая неловкость – то ли от того, что он предложил мне свою помощь, то ли от того энтузиазма, с которым я приняла ее, – но ситуация слишком отчаянная, чтобы позволить ему соскочить с крючка.
И вместо этого я говорю:
– Когда мы начнем?
Он пожимает плечами.
– Когда захочешь.
– Сегодня, во второй половине дня, я буду свободна, если свободен ты.
– Пока нет, – отвечает он, покачав головой. – Но могу освободиться. Дай мне все разрулить, и я напишу тебе.
Я начинаю чувствовать себя виноватой.
– Ты не обязан это делать. Я могу…
Он обрывает меня многозначительным взглядом.
– Ты больше не можешь говорить мне, что я могу делать, а что не могу.
– Ага, – фыркаю я. – Потому что между нами так было всегда.
Он улыбается, но больше ничего не говорит, пока мы не доходим до той дорожки, которая приведет нас в замок.
– Как у тебя дела вообще? – спрашивает он. – Я имею в виду, как дела у тебя и Хадсона?
Кажется, это вопрос с подвохом, такой, который разрушит хрупкий мир, установившийся между Джексоном и мной. С другой стороны, он имеет право знать
