style="font-size:15px;"> Я крепко спала в ту ночь. А когда проснулась, то обнаружила, что стала совсем другой, новой версией самой себя. Я тщательно оделась, съела простой тост и тихо сидела рядом с отцом, пока он вез меня в школу. Пристегнутая ремнем безопасности, с аккуратно сложенными на коленях руками, я смотрела прямо в окно. Я никому не рассказала о том, что произошло в выходные с Оуэном. А если ты поступаешь так, то просто начинаешь забывать.
Спустя целую жизнь, а на самом деле примерно через год, Оуэн вновь написал мне. Он больше не учился в моей школе, у меня появился парень и изменился круг друзей. Длинные сообщения, маниакальные тексты атаковали мой телефон. Он рассказал, что прошел курс лечения от героина, что похудел на двадцать фунтов и что девушка из другой средней школы обвинила его в изнасиловании на вечеринке.
«Все было действительно плохо, – написал он. – Я не должен был выжить». Я не ответила ему. Боялась, что, если поговорю с ним, он каким-то образом втянет меня обратно в свою жизнь.
Кто-то рассказал мне подробности того обвинения в изнасиловании на вечеринке. Девушка слишком много выпила. Она оказалась в спальне, вдали от остальных гостей вечеринки, почти без сознания. Оуэн вошел в комнату и воспользовался ее состоянием. Она и ее семья выдвинули обвинения.
Впервые услышав об этом, я не могла перестать думать о девушке, которой Оуэн причинил боль. Я представила ее дом, представила ее отца. Я вообразила ее волосы и ее комнату. Я видела, как она уверенно говорит: «Я не хотела этого», – без стыда, не обвиняя себя. Почему я не сумела сделать так же? Мне хотелось быть похожей на нее. Хотелось иметь возможность сказать: «Я не хотела его», – себе, своим друзьям и всему чертову миру.
Я рассказала маме об этой девочке, о том, что сделал с ней Оуэн, о ее родителях. «Что ж…» – замолчала она, выглядя при этом недовольной, будто я завела речь о чем-то бестактном или неуместном. Я понимала, что она не может подобрать слов. Помню, что чувствовала себя грубой и более жесткой, чем она. Я словно попала на Дикий Запад, в место, где каждый день происходили ужасные, невыразимые вещи, а она была леди. Мне казалось, что я должна защитить ее от подобных ужасов. Я не позволила себе разочароваться в том, что она больше ничего не сказала. Так даже лучше – лучше, что она не предложила понимания или утешения. Чем меньше я нуждалась в ней, тем меньше она могла подвести меня.
В конце концов, я рассказала своей подруге об Оуэне. Мы были под кайфом, я лежала на ее мягком матрасе и смотрела на огоньки гирлянды, прикрепленной к каркасу ее кровати. Я рассказала о нем, о его красном фургоне и черных полосках на моей руке. Подруга сидела, скрестив ноги, на краю кровати. У нее была проколота губа, и я помню, как она прикусила ее, пока смотрела на меня и слушала.
– Это выглядит как изнасилование, Эмили.
Я резко повернула к ней голову.
– Что? Нет, – быстро произнесла я. Моргнув, я снова уставилась в потолок, чувствуя головокружение. Я знала, что она права.
