style="font-size:15px;"> Он замер, задержав руку на кнопке выключателя, и впервые задумался о том, что будет после бабушкиной смерти. Конечно, в глубине сознания всегда присутствовала мысль о том, что Эстер умрет, но месяцами, бывая в больнице, он ждал, что в ее состоянии наступит хоть какое-то улучшение. А сегодня, похоже, смирился с тем, что этого не случится. Чувство было грустным и почему-то принесло облегчение.
И тут он осознал, где находится.
Бабушкина спальня была не самой большой из комнат в доме, но гораздо просторнее всей ньюингтонской квартирки Маклина. Он прошел в комнату, провел рукой по простыне, на которой бабушка спала в ночь накануне удара. Открыл гардероб, осмотрел одежду, которой она уже не наденет, перешел к туалетному столику, перед которым лежал небрежно брошенный халат из японского шелка. В щетинках щетки застряли волосы – длинные белые нити, сверкавшие в резком желтом свете, отраженном старинным зеркалом. На серебряном подносике расставлены флаконы духов, рядом красуются фотографии в нарядных рамках. Это было самое личное место его бабушки. Он бывал здесь и прежде – мальчиком, когда его просили принести что-нибудь, или когда он проходил через спальню в ванную за куском мыла. Маклин никогда прежде не приглядывался к обстановке и теперь завороженно озирался, чувствуя себя неловко.
Туалетный столик был главным в комнате – куда главнее кровати. Здесь бабушка готовилась к встречам с внешним миром. На одном из снимков был запечатлен сам Тони Маклин, в новехонькой, с иголочки, полицейской форме. Инспектор помнил, когда сделана фотография, – в день выпуска из полицейского колледжа в Туллиалане. Констеблю Маклину, несмотря на связи и прекрасную перспективу карьерного роста, все-таки пришлось потоптать мостовые, как любому копу.
Второе фото изображало его родителей в день венчания. Сравнивая два снимка, становилось ясно, что Маклин пошел в отца. Они были сняты в одном возрасте и, если бы не разница в качестве пленки, походили бы на братьев. Инспектор задумчиво посмотрел на фотографию. Он едва знал этих людей и уже почти не думал о них.
В комнате было полно других снимков: одни на стенах, другие, в рамках, на крышке широкого низкого комода, в котором наверняка хранилось белье. Здесь были фотографии его деда – сурового старого джентльмена, чей портрет висел над камином в столовой – вечно во главе стола. Снимки размечали дедову жизнь с юных лет и до старости серией черно-белых кадров. Еще здесь были фото отца – и матери, с тех пор как та появилась в его жизни. И пара фотографий бабушки – поразительно красивой молодой женщины, одетой по моде тридцатых годов. На крайнем из этих снимков бабушка стояла между двумя улыбающимися мужчинами в костюмах тех же лет, у знакомых колонн Акрополя на Калтон-Хилл. Маклин долго всматривался в фотографию и не сразу сообразил, что в ней его смутило. Слева стоял дед, Уильям Маклин – тот самый, что на множестве других снимков. Мужчина, стоявший справа, обнимал бабушку за талию и улыбался так, словно
