не на что.
Михаэль сел на пол, прислонившись к стене и обхватив руками голову. Несмотря на отчаянное положение, усталость взяла своё, и он забылся тяжёлым, полным странных видений сном, в котором перемешались живые и мёртвые. То Игнатьев, держа в руке вместо револьвера Звезду Героя, подзывал его к себе, то, оголив бесстыдно бёдра, улыбалась Маша, а в стороне стояли, качая головами, Николай Дмитриевич и Лазарь Борисович… А потом появилась Клава в светлом шёлковом платье. Точно такое было у его матери. Клава взяла Михаэля за руку, и они пошли куда-то вдвоём. Михаэль пытался узнать, куда они идут. «Как куда? В Вологду», – засмеялась Клава и смолкла, потому что путь загораживал Николай Парфенов. Оторвав Михаэля от Клавы, Николай стал трясти его за плечи, почему-то приговаривая: «Да проснись же ты!» Но Михаэль никак не мог проснуться.
Наконец он открыл глаза. Савелий Матвеевич стоял над ним. В комнате сделалось светлее, и можно было разглядеть человека.
– Ну и сон у тебя! – сказал староста. – Не добудиться никак.
В руке Савелий Матвеевич держал небольшой топорик. «Достаточно, чтобы зарубить», – подумал, сжавшись внутри, Михаэль.
Но староста отогнул топором державшие оконную раму гвозди. Только теперь Михаэль заметил, что наступила ночь, но ставни почему-то открыты. Затем Савелий Матвеевич подвёл его к окну.
– Вылезай и беги в лес, – показал он на темневшую за окном громаду. – Прямо держи, а как увидишь тропу, сразу налево бери. До болота дойдёшь – проход там будет промеж кустов. Это от большой тропы направо. Вот по нему иди, не сворачивай, пока другую тропку не увидишь. И уж по ней на восток. Вот тебе на дорогу, – и сунул в руку Михаэлю свёрток.
– Савелий Матвеевич, я… – начал было благодарить растерявшийся от неожиданности Михаэль, но староста, не говоря больше ни слова, подтолкнул его.
Спрыгнув с окна на землю, Михаэль побежал, мечтая об одном: быстрее скрыться в тёмной гуще дремучего новгородского леса.
Большую тропу, о которой говорил Савелий Матвеевич, он нашёл быстро, но тропинку в обход болота не смог отыскать, хотя июльская ночь была довольно светлой. Пришлось сделать привал, превратившийся в долгий беспробудный сон.
Когда Михаэль открыл глаза был уже полдень. Он ещё лежал некоторое время, припоминая то, что произошло накануне. Рассказ сержанта не то чтобы его потряс – скорее удивил. Почему именно еврей должен был раскулачивать и загонять в колхозы крестьян, державшихся за свою землю и не хотевших коллективизации?.. То, что в сотне, тысяче других случаев это делали неевреи, не играло роли. Запоминали еврея, потому что он чужой, потому что лез не в своё дело и хозяйничал на чужой земле.
А если кто-то очень хитрый придумал это?.. Чтобы евреев во главе таких комиссий ставить, а потом на них же всё свалить? Он, конечно, плохо знает историю русской революции, но почему евреи играли в ней такую роль? Лучше бы своими делами занимались.
А сам он? Комсомолец, политрук. Но это необходимость.
