площади перед замком горел гигантский костер, сложенный из странных кривых деревьев. Сильно воняло паленым мясом, кровью, муравьиной кислотой, давнишним человеческим потом. Вокруг суетились сотни, а то и тысячи иномирян: кто-то пил, кто-то справлял нужду, кто-то спал у стен, кто-то следил, как инсектоиды в наспех сколоченном огромном загоне за дворцом, прямо на клумбах и розарии, жрут тела людей. Трупов там было очень много, так много, что сотни охонгов равнодушно и сыто лежали на противоположном конце загона, да и раньяры, облепившие дворец, не дергались из-за кровяной вони.
Из дворца сплошным потоком выносили вещи, драгоценности, складывали в повозки. Вынесли и несколько тел, судя по одежде – слуг и бойцов, но потащили не к инсектоидам – к костру.
И Люк, замерев над огнем, понял, что странные скрюченные головешки – это трупы, переложенные деревом, разбитой мебелью, дверями. Многие десятки трупов.
Сердце кольнуло, заболело. Змей, зашипев от совершенно черной ярости, сожаления, от невыносимого чувства вины: ведь если бы полетел сначала сюда, мог бы успеть, мог бы помочь! – сам не заметил, как обернулся ветром. И, нырнув в распахнутые двери, пронесся, сметая все на пути, по залитым кровью коридорам, этажам, покоям дворца Таммингтона.
Живых, кроме иномирян, внутри не оказалось. Останки лорда Таммингтона, по всей видимости, либо догорали в костре, либо были отправлены на корм инсектоидам.
Люк вырвался из дворца, выбив крышу изнутри, завыл, заорал от злости, закружил, набирая невиданную мощь, и в течение получаса, не ощущая ничего, не щадя никого, крушил и сминал все вокруг, ломая иномирян, инсектоидов, деревья, смешивая их с землей, пылающими угольями костра и трупами побежденных таммингтонцев. Он бесился бы и дальше, если бы поток, в который он превратился, не снесло вдруг огромным воздушным тараном, перебросив и через замок, и через скалистый мыс прямо в холодное апрельское море.
Черная вода остудила его, заставив собраться в змеиную форму, поглотила, потянула ко дну, поднимающемуся навстречу острыми скалами. Благо, было неглубоко, и Люк, оттолкнувшись от скользких камней, некоторое время приходил в себя, перевернувшись животом вверх и глядя сквозь толщу воды в серо-алое небо, где завис змееветер с сияющими глазами.
Люк был совершенно опустошен и выжат. Ему казалось, что он весь пропитался кровью, гарью и муравьиной кислотой.
Он вяло шевельнул лапами и всплыл на поверхность. Попытался взлететь, но тело было слабым, крылья не слушались, да и мысли текли неохотно, словно он засыпал. Хотя почему «словно»?
– Не с-с-с-с-спатьс-с-с! Иначес-с-с неделюс-с-с прос-с-спиш-ш-шь! – рявкнул на него змеедух, пребывающий, кажется, в сильнейшем раздражении.
Он текуче сделал петлю в воздухе, рванул куда-то на глубину и, пометавшись над морем – в сумерках на фоне заката это выглядело так, будто небо расчертило перламутровыми полосами, – ударил всей массой по поверхности воды где-то в километре от Люка, так, что получился гулкий «бом-м-м-м» и столб воды в полнеба, словно после гигантского взрыва.
У Люка загудело
