и бетонный корпус кордона заповедника. Здесь, двадцать первого мая, мы начинали полевые работы…
Во второй половине дня, я сбегал с мыса Четверикова вниз, к морю. Какие, вокруг, разительные перемены! У подножия мыса, где я закладывал в гербарий хвощ и фиалки – за эти пятнадцать дней вымахала двухметровая стена белокопытника, крапивы и купыря! Покрытые низким ковром бамбука, взгорки мыса, пестреют массой малиновых соцветий ятрышника…
Базирующиеся на кордоне москвичи – орнитологи говорят, что на вершине вулкана Менделеева цветёт рододендрон. Он цветёт крупными, жёлтыми цветами.
– Это – рододендрон золотистый, – думаю я вечером, вспомнив их рассказ, – Из наших рододендронов – только у него крупные, жёлтые цветы. Кстати, на вершинах вулканов, которые я посещал, я его ни разу не встречал!.. Ну, да ладно! Вулкан Менделеева стоит в средней части Кунашира. Это – не заповедник. Мне хватит работы и без него…
У меня – перебазировка на кордон «Алёхино». Мой путь лежит через лагерь лесоустроителей, в кальдере вулкана Головнина…
Кальдера! Перекур, в лагере. Я отвлекаюсь на минуту, чтобы проверить свою зарубку. Сегодня, через трое суток, высота аралии увеличилась на тридцать пять сантиметров.
– Значит, – прикидываю я вслух, стоя перед зарубкой, – За сутки – больше одиннадцати сантиметров роста! Это, если не забывать про наступивший июньский холод!
Гружёный, под рюкзаком, я прохожу по тропе над Озёрной к морю и здесь, разворачиваюсь на север. Теперь – скакать по валунному охотскому побережью, до кордона заповедника в местечке «Алёхино». Мне, сегодня, не до зелёной охоты – я прыгаю с камня на камень, с камня на камень…
Утро. Я выхожу из двери балка Алёхинского кордона. Передо мной распахнута миниатюрная Алёхинская бухта. Выдающаяся горбом в море, лесистая сопка справа, напоминает гору Артека. Аю-даг, по-моему. Стоит высокая облачность. На море тихо.
С самого утра, у меня – поток гербарных сборов! Я закладываю «траву на сушку». Сегодня, вся моя работа проходит на низкой морской террасе бухты местечка «Алёхино». Стоит пасмурный день. Парит. Сквозь туман пригревает солнце. Душно и влажно. Как в бане…
– Земляника! – я опускаюсь на корточки, в цветочную радугу разнотравья, – Цветёт!
Определитель показывает мне, что у нас, земляника – «иезская». Я выкапываю четыре экземпляра земляники, в гербарий. В шаге – клевер, в шаге – вика, в шаге – ландыш…
– Кстати! – я разговариваю сам с собой, подбираясь к ландышам своими грязными руками, – Ландыш, у нас, называется «ландыш Кейске»! С большой буквы – значит, назван в честь какого-то Кейске. Наверняка – он тоже японец.
К вечеру под потолком и этого кордона будут висеть мои, до предела заполненные образцами растений, гербарные рамки!
В разнотравье, среди зарослей морского шиповника, мне встречаются и сиреневые пирамиды соцветий кокушника, сантиметров тридцать
