победитель, как ни странно, должен получить те же порезы, что и проигравший, чтобы ни у кого не осталось обиды. Довольно трудно порезать кому-то спину каменным ножом, когда он пытается сделать то же самое с тобой, но это становится еще труднее, когда ты знаешь, что с каждым ударом ты на самом деле наносишь порезы самому себе. Разговаривая после этих схваток, мы пришли к выводу, что такая разновидность боя заставляет тебя понять точку зрения врага и в конце вы уже не можете быть противниками, потому что вас связывает уважение друг к другу и взаимопонимание. Это еще один урок от камня – но как его применять сегодня? Похоже, тут открывается отличная возможность провести мысленный эксперимент.
На мой взгляд, если бы вы решили взять современную экономику, которая зависит от постоянной войны, и попытались сделать ее устойчивой, вы могли бы начать с введения подобных правил ведения боя. Но в модели с каменным ножом враги представляют собой невозобновляемый ресурс, который рано или поздно будет исчерпан. Для военной машины было бы совершенно непрактично, если бы каждый уважал все точки зрения. Возможно, здесь достаточно позаимствовать ту простую мудрость, что большинству молодых людей нужно нечто большее, чем тренинги осознанности, чтобы побороть ужасающий нарциссизм, охватывающий их, как только у них отрастают яйца. Быть может, тогда из них не вырастут мужчины, которые первым делом устраивают войны.
Это подводит нас к ключевому изъяну, к дьявольской лжи: «Я больше тебя; ты меньше меня». Поскольку внешний облик Макса не сочетается с представлением некоторых людей о его культурной идентичности, ему каждый день приходится иметь дело с нападками, в основе которых лежит этот ключевой изъян. Его идентичность постоянно оспаривают и аборигены, и неаборигены, которые ставят себя в позицию превосходства и с наслаждением высказывают свои суждения относительно его бытия. Макс размышляет над этими нападками и приходит к выводу, что у этих людей нет собственной идентичности, поэтому единственное доступное утешение для них состоит в том, чтобы набрасываться на других.
Пусть Макс и не знает всего о своей родословной и о своей культуре – и та, и другая были трагически нарушены полномасштабным геноцидом – но он знает, кто он такой, а принадлежащие ему фрагменты культурного знания обладают целостностью и ценностью. Порядок (pattern), который складывается из этих фрагментов, он прилагает ко всем сферам жизни.
Я не знаю, кем бы я был, не будь у меня моей идентичности, потому что мне неведома жизнь без нее. Я не могу отличить в себе аборигенное от неаборигенного, потому что все мои действия – это действия аборигена: то, как я иду по жизни, как общаюсь с людьми, как думаю. Это просто течет в тебе, как кровь, что бы ни случилось.
Когда Макс перечисляет сотню цифр числа пи, он не выходит за рамки своей идентичности; он поет паттерн творения с севера на юг. Для этого ему не нужно обладать уровнем знаний Старейшин. Ему достаточно разглядеть эту регулярность
