й-то от этой реновации все равно ничего не перепадет. Не ее квартира, не ее доля и вообще вся эта драка или возня не для нее. Нет, лезет, что-то доказывает. Все равно все зря. Никто ничего не услышит и не сделает. Слава вышел на балкон покурить и практически кричал беззвучно все, что у него толпилось в голове. Хорошо, что уже стемнело и за окном плотные шторы, никто из домашних не видит его возмущения.
Лет десять Лена не была в этих краях. Чуть дальше самый страшный и отвратительный переход через железную дорогу, железку. «Дааа, весело до тебя добираться – по железке, по бетонке, – смеялась подруга, когда шла к ней в гости лет двадцать назад.
Сейчас она живет в другой стороне, и ей не нужно ехать на метро и идти по этому отвратительному пустому и гулкому переходу. Она приехала на трамвае, и, пока они ходят, нет проблем добраться домой, да и в любом случае есть такси.
– Лена, Лена, привет! Ты где? Ты свободна сейчас? Ты можешь приехать? – всегда спокойная подруга вдруг кричала в трубку, чем не на шутку встревожила нашу героиню.
– Юлечка, привет! Что случилось? Что-то с Сашей? Для матерей не может быть ничего важнее детей. – Я только с работы еду, в метро сейчас, могу пропасть.
– А ты можешь у нас на Жуковской выйти?
– Ну, могу в принципе, а что нужно-то?
Лена растерянно оглянулась по сторонам, где же она едет. Станция Жуковская преследовала ее с детства, сначала двадцать лет детства и юности в спальном районе рядом, потом десять лет, как она шутила, без права переписки, тоже рядом, но с другой стороны от метро, уже замужем. Без обид, ей так за это время осточертела эта ничем не примечательная коричневая станция, что она была готова на что угодно, хоть на конечную Фанерную, лишь бы избавиться от этой треклятой Жуковки.
Наконец-то переехала, после развода, на соседнюю станцию, потом еще дальше, но лет пять еще не могла избавиться от фантомных болей, как говорится, постоянно просыпалась на Жуковке или вскидывала голову или поднимала глаза, в общем, мышечная память давала о себе знать и каждый раз напоминала о когда-то родной станции. Но, слава Богу, все это было давно и поэтому сейчас с трубкой в руке, она испугалась, что уже проехала знакомую таракашку, как ее называли в обиходе. Ан, нет, как раз Бородинское поле, значит, через три минуты будет то, что надо. И почти не задумываясь, начала пробираться к выходу.
– Юлечек, я тебя слушаю, скоро выхожу, куда идти-то надо?
– Да мы тут у школы митингуем, и все молчат, как дурачки, очень тебя не хватает. Ты бы сейчас как выступила!
Что-что, а выступать Лена умела с детства. Однажды под новый год родители, как водилось в Советском Союзе, поставили ее на табуретку и попросили прочитать стих. Она раньше много раз видела, как читают стихи ее старшие родные и друзья. И ей всегда не нравилось, что их никто не слушает, едят там, понимаешь себе, пьют, никакого уважения. Поэтому, когда она, наконец, увидела длинный стол и диван с доской на табуретках с высоты, и все знакомые родителей показались ей такими смешными со своими лысинами и декольте, Лена молчать не стала!
Нет, начала она спокойно: «Если скажут слово Родина, сразу в памяти встает… А потом резко повысила голос и замахала руками: да вы чего?! Стихи же о Родине! У вас что, ничего святого нет? Эту не очень пока понятную фразу часто говорила мама, когда они садились смотреть странную передачу «600 секунд» со страшным дядей в кожаной куртке. На секунду воцарилась такая долгожданная тишина, а потом папа дернул ее за юбку: Ленусь, ну ты чего, все слушают, и ободряюще погладил по плечу. – Да, Леночка, мы все слушаем, тетя Надя положила вилку и негромко похлопала для начала. – Ну, вы чего, в самом деле, – тихо, но внушительно зашипела она на веселых мужчин рядом. «Хорошая, всегда мне нравилась», – подумала Лена.
Тогда она сорвала первые овации, и пусть они длились недолго и занимали всего лишь большую комнату в трехкомнатной квартире. Через год оваций хватило уже на целый актовый зал, когда перед новым годом в первом классе ее попросили выступить на новогоднем утреннике. Страшно было невероятно. Народа тьма, и где-то там мама с другими учителями, но туда лучше вообще не смотреть. Лена старательно, с выражением глядя в пол, отработала текст и даже пару раз повела руками, а в конце прижала их к груди. Овации ошеломили ее настолько, что она не могла уйти со сцены, хорошо, пионер в кулисах помог и почти на руках стащил ее по ступенькам со сцены.
– Ты – молодец, мелкая! – похвалил он ее и почему-то прихлопнул по попе. Успех воодушевлял, поэтому выступление было не последнее.
Почему она вспомнила сейчас именно это, пока почти бежала по страшному, темному и такому знакомому переходу. Навстречу крупная мужская фигура. Одному Богу известно, что ему нужно, дойти до метро или…
– Молодой человек, простите, вы не знаете, где тут митинг?
– А, что, митинг? Он еще и в наушниках оказался, и вблизи совсем не страшный.
– Вам, наверное,
