до вершины, но скала заканчивается таким узким шпилем, что удержаться на нём невозможно, и в следующий же момент грубые руки соперников сдергивают счастливца вниз, и он летит в бездну, беспомощно простирая руки вверх к обманчивому, неуловимому призраку… Такова современная жизнь».
Глава 4. Неисчерпаемый источник
Радость творчества – это чувство хорошо знакомо учёным, писателям, художникам… Даже бизнесмен, провернувший хитроумную комбинацию по поглощению чужой компании, испытывает удовлетворение не столько от того, что в перспективе увеличит прибыль, но в большей степени потому, что может гордиться изощрённостью своего ума. Особую радость испытывает учёный, сделавший открытие, которое позволит улучшить жизнь людей. Впрочем, возможные последствия открытия заранее трудно оценить – гораздо чаще учёный находится как бы в свободном поиске, недаром с лёгкой руки академика Арцимовича среди физиков распространилось такое определение науки:
«Наука – лучший способ удовлетворения личного любопытства за государственный счёт».
Похоже, и Протасов, герой пьесы Горького «Дети солнца», придерживается того же мнения, причём, в отличие от Арцимовича, воспринимает его слова вполне серьёзно:
«Всё – живёт, всюду – жизнь. И всюду – тайны. Вращаться в мире чудесных, глубоких загадок бытия, тратить энергию своего мозга на разрешение их – вот истинно человеческая жизнь, вот где неисчерпаемый источник счастья и животворной радости!»
Иное отношение к творчеству у писателей-беллетристов, скульпторов и живописцев, поскольку любопытство тут явно ни при чём – радость доставляет сам процесс создания произведения искусства и сохраняющаяся до времени надежда сотворить нечто уникальное, неповторимое. Вот как рассказывает об этом один из персонажей романа Достоевского «Униженные и оскорблённые»:
«Если я был счастлив когда-нибудь, то это даже и не во время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда ещё я не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим».
Плачь не плачь, но это никак не повлияет на судьбу произведения искусства – тут многое зависит от тех, кто имеет возможность представить произведение на суд широкой публики. Увы, нередко оказывается, что рукопись издательством отвергнута, а картины художника-новатора никому не интересны. Вместо того, чтобы в который уже раз сетовать по этому поводу, приведу фрагмент из романа «Покаянные сны»:
– Лиз, ты не права. Художник должен быть свободен. И никаких запретов, никаких заповедей типа "не убий", "не навреди". Да пусть своим искусством он даже кого-нибудь убьёт, зато может явиться
