разделся, залез под одеяло —
в общаге он научился засыпать мгновенно.
Сквозь сон он слышал крики, кто-то тряс кровать,
на Степанова падало что-то большое и тяжёлое —
но разбудили его тихие голоса множества людей.
Он открыл глаза и увидал странную картину —
посредине комнаты лежала нагая невеста,
над которой суетился раскрасневшийся жених,
вокруг на кроватях сидело человек десять народу,
деловито тыкавших пальцами и дававших советы.
– Ого! Групповуха? За кем буду, мужики? —
обрадовался спьяну остроум и циник Степанов.
На него зашикали, и он вдруг с ужасом понял,
что в комнате происходит нечто сюрреалистическое.
Оказалось, что к моменту прихода проверки
невеста по имени Лариса крепко надралась водки,
начала выяснять какие-то старые обиды,
после чего жених закрыл её в комнате,
в той самой, где мирно спал Степанов,
а напоследок отвесил подруге доброго леща.
Лещ пьяной девушке пошёл совсем не в прок —
вместо того, чтобы слегка протрезветь,
она жестоко обиделась на весь белый свет,
отыскала где-то моток верёвки,
чтобы повеситься на верхнем шпингалете окна —
прямо над головой храпевшего Степанова.
Между тем праздничная проверка закончилась,
в общей суматохе про Ларису как-то забыли,
а когда вспомнили, то было уже слишком поздно.
Теперь она лежала посреди комнаты,
бесстыдно и страшно раскидав руки и ноги,
Степанов подполз к ней поближе и увидал,
что лицо её изменилось почти до неузнаваемости —
смерть всегда вызывала у него странное любопытство.
Жених неумело давил Ларисе на пухлый животик,
пытаясь вернуть возлюбленную к жизни,
ему советовали сделать ей дыхание «рот-в-рот»,
Серёжа закрыл глаза и дунул что было силы —
из носа девушки хлынула буро-зелёная слизь,
зато неожиданно появился вялый пульс —
только тогда у кого-то хватило ума вызвать «скорую».
До Степанова наконец-то с трудом дошло,
что он стал невольным свидетелем суицида,
вдруг кому-то втемяшится в голову обвинять его —
всё, кому теперь и что можно доказать,
прощай, диплом – привет, колючка!
Но автомобилисты уже всё решили за него,
Степанова выперли из комнаты в одних трусах,
он, счастливый, понёсся скорее домой,
прижимая к груди скомканную одежду,
извещая всех встречных-поперечных:
– Лариска
