себя ладонью по левой груди, словно пытаясь приручить демона, задобрить, успокоить. Тщетно. Надеюсь, кардиологу, к которому я записался на послезавтра, это удастся не в пример лучше.
Делать нечего, я выруливаю на проспект. Одновременно – работаю. На моём планшете распорядок текущих дел. Мне требуется догонять время. А для этого создавать мир заново. Звонки, клиенты, переговоры. Сайт, реклама, коммерческие предложения. Адвокат. Один, второй. Меня выпустили из тюрьмы, но дело моё не закрыто. Нет никакой гарантии, что не будет рецидива. В этой стране судебная власть не ошибается. Она, с точки зрения силовых структур, безупречна. И никакой винтик, выпавший по небрежному недосмотру, не сможет заклинить огромный вращающийся механизм, именующийся жерновами правосудия. Так что я не питаю иллюзий и разговоры с адвокатами – теперь неотъемлемая часть моей жизни.
Но в коротких передышках между деловыми обсуждениями меня не оставляют горькие вопросы. Как? Как случилось, что мой почти родной человек меня предал? А ведь по-другому это назвать нельзя. За какие грехи я расплачиваюсь? Что я сделал Диме, извините – Дмитрию Викторовичу, такого, чтобы так со мной поступать? Что он видел от меня кроме добра? Я не могу найти, за что зацепиться, чтобы оправдать этого человека. Подспудно хочу, но не могу. Необъяснимо. И от того ещё страшней.
Дима… Дима… Я хотел, чтобы он стал моим сыном, я называл его моим сыном, я относился к нему какое-то время как к сыну. Но. Этого оказалось недостаточно. Сыном моим в любом понимании этого слова Дима так и не стал.
Всем, наверное, знакомо чувство, когда видишь глаза «няшного» щеночка в собачьем приюте. Ты одновременно и умиляешься, и ужасаешься. Сердце обливается кровью: как такую милягу обрекли на бездомную жизнь? Нечто похожее произошло у меня с Димой. Я нисколько не хочу как-то оскорбить его таким сравнением, так как привожу его исключительно в ассоциативном контексте – когда я впервые встретил Диму, взгляд его нисколько не соответствовал возрасту. У него был милый и доверчивый взгляд той самой брошенной собачки – ну как не взять такую к себе домой, накормить, обогреть, пожалеть?
Хочу отдать должное – после того, как я поселил Диму у себя, он умел быть за это благодарным. Когда я набегавшийся и уставший приходил домой, знал, что меня там кто-то ждёт. И не просто ждёт, а заботится. Уберёт в квартире, приготовит ужин. И вечер у нас пройдёт по-семейному – мы поговорим как отец с сыном: про то, что сегодня случилось, как дела в школе, какие планы на завтра. Видимо я реализовывал – и до какого-то времени вполне успешно – свой нерастраченный отцовский инстинкт. Хотя у меня была дочь Павла, но так случилось, что я не мог в тот момент находиться рядом с ней. И вот появился Дима, который встречал меня радостной улыбкой; как собачка встречает хозяина, всегда радостно виляя хвостом, вне зависимости от текущего настроения. Мне такое отношение чрезвычайно льстило. Оно создавало иллюзию
