!» Для многих это была лишь оттянутая по времени голодная смерть, а некоторые все же (в зависимости от ресурсов острова, удачи и трудолюбия) выживали и даже процветали. Наш маронинг, или «губернаторство» в совершенно необитаемой деревне, начался в марте 2020 года и длится вот уже второй год, причем маронинг развивается по второму, благополучному, сценарию, а новый теплый дом с печкой и уютной лежанкой (получившей название «Тысяча котов» из-за совершенно кошачьего нежного тепла, излучаемого ею), исправная машина, «Пятерочка», «Красное и белое» в 40 километрах от нашей пустой деревни, интернет и зум сделали маронинг совершенно комфортным, общение с природой, при полном отсутствии людей, нервных новостей по «Эху» – благостным. Как-то я взялся пересматривать в компе старые файлы и вдруг обнаружил отрывочные дневниковые записи (вести ежедневно дневник у меня никогда не хватало терпежу, но вот что-то интересное я стремился записывать). И в этих старых файлах оказалось немало забавных, памятных, любопытных историй, заметок, наблюдений из моей и чужой жизни и даже одна сказка и изрядная публичная речь. И все это не показалось мне так уж глупо – между мной и этим материалом уже возникло расстояние, некая перспектива, которая в моем возрасте уже измеряется десятилетиями, и справедлива французская пословица: «Il faut donner du temps au temps» («Надлежит времени дать время»). Несколько переработанных из этого материала новелл я поместил на своем чате в фейсбуке и стал получать на некоторые из новелл по полсотне, а порой и по сотне лайков. У меня фейсбучных друзей относительно немного (около трех сотен), поэтому такое число лайков, да и порой с комментариями, меня поразило: значит, моя писанина оказалась кем-то востребованной. Это обстоятельство обычно меня воодушевляет больше, чем привычное для автора ожидание наживы, а неосторожное письмо Иры Прохоровой, давшей совет собрать публикуемые новеллы в виртуальную папочку, чтобы потом издать на бумаге, осмыслило весь мой псковский маронинг. Возникла, правда, проблема, в какой последовательности всю эту пестроту размещать: по алфавиту скучно, по хронологии – нелепо, ибо прошлое и нынешний день в новеллах переплетаются, да и порой я не помню, когда что произошло и произошло ли вообще именно так. Поэтому последовал примеру одного французского новеллиста шестнадцатого века: написал названия всех новелл (кроме одной, сознательно помещенной в самом начале книги на листочках, вышел на галерею и бросил пачку этих листочков по ветру в сад, а потом собрал. В таком, определенном случаем порядке, и публикую их ныне. А читателю уже судить, катит все это или не катит.
Белые скалы Дувра, или Попытка краткой автобиографии
Известно, что существует ряд (так называемых бродячих) сюжетов художественных произведений, находящих непосредственное отражение в жизни: граф Монте-Кристо, Ромео и Джульетта, Одиссея. Мой сюжет – самый заезженный – Золушка. Словом, непросто складывалась судьба героя. Я родился после войны в подмосковном городке, за сто первым километром. Здесь селились бывшие политические, а главным образом – уголовные преступники, которым был запрещен въезд в столицу. В доме на соседней улице маялась некогда Марина Цветаева. В пору моего детства ссыльные уголовники определяли общую стилистику жизни нашего квартала. Скандалы, матерщина, поножовщина и другие «прелести» криминального мира соседствовали с жизнью обыкновенных городских семей вроде нашей.
Второе, что определяло мою жизнь тогда, – безотцовщина. Родитель бросил нас с мамой, когда мне не исполнилось и трех лет, и с тех пор я больше его не видел. Для подростка это была глубокая и долго не заживавшая рана. Никогда не забуду моих героических походов в баню. Маме водить меня, достигшего семилетнего возраста, в женский день стало уже невозможно, и я ходил в мужской день самостоятельно – мама доводила меня до бани, а потом терпеливо ждала на улице – обычно коридор был заполнен донельзя жаждущими омовения. Помню, как был для меня страшен шипящий кран горячей воды, как тяжело было стаскивать из-под него полную почти кипятка шайку, часто в раздевалку я выходил недомытый, в мыле, пока какой-то дядька не объяснил, как надо мыться: сначала вымыть дочиста голову и забыть о ней, потом намыливать одну руку, другую, потом ноги, потом грудь и т. д. Это была наука! Но порой мужики в раздевалке шутили: опять не домылся, глазки-то черные! Из-за безотцовщины так и не исполнились горячие мальчишеские мечты: иметь велик с мотором, выстрелить из настоящего ружья, сходить с отцом в ночное, лежать уютно в лодке и смотреть в бесконечное звездное пространство. Третья особенность моей детской жизни – повальное пьянство в городе, во дворе, в семье. Моя бабушка (а я многие годы жил с ней, точнее, с ее сестрой – моей крестной) работала сторожем на ликеро-водочном заводе, и поэтому дома «праздник жизни» никогда не заканчивался. Тогда-то я невзлюбил советскую власть. После того, как веселые гости расходились из нашей кухни, по радио, которое вещало в режиме нон-стоп, в полночь звучал гимн Советского Союза, первые такты которого и до сих пор мне напоминают провал в бездонную яму. Задремавшая к этому времени крестная просыпалась, слезала с печки и выключала свет в моей комнате как раз в тот момент, когда я дочитывал
