раскапризничаюсь?
– Мне кажется, ты из тех, которые меру знают.
Яков был стар.
Не настолько, чтобы вовсе уж стариком глубоким, который вот-вот в могилу сойдет, но и старше Варвары лет на тридцать… тридцать лет – это же почти вечность!
– В свою очередь, деточка, ты переедешь ко мне. Я тут квартирку недавно купил. Обустроишь по уму, как оно тебе захочется, приоденешься. Машинку куплю.
– У меня прав нет.
– И права куплю. Невелика беда. – Он хохотнул, и все три подбородка мелко задрожали. – Шучу. Выучишься. А машинка нужна, для статусу, отдохнуть съездишь. Небось дальше Крыма в жизни не бывала?
Правду сказал, да и на Крымском побережье Варвара была лишь однажды, в детстве, и воспоминания о той поездке изрядно поблекли.
– Я понимаю, дорогая, что тебе надобно подумать, только долго не затягивай. Мордастеньких девочек куда больше, чем мужиков, которые готовы этим девочкам нормальную жизнь предложить.
– И ты согласилась.
– Согласилась. – Варвара терла щеки, которые полыхали ярким румянцем. – Осуждаешь?
Саломея пожала плечами: не в ее привычке было кого-либо осуждать.
– Он мне был… не противен, нет. Хороший мужик… и я подумала, что, может, у нас чего и получится. В конце концов, многие ведь живут без любви. И я буду. Привыкну. Стерплюсь. Ребеночка рожу. Главное, что больше никаких проблем. Мне так казалось, что если деньги будут, то все проблемы исчезнут…
Снова вздох.
И пауза.
Варвара почти успокоилась. Сидит, рыжий локон на палец накручивает.
– Нет, ты не подумай, Яков был хорошим. Когда трезвый. И подарки дарил… то цветы… то колечко… или браслетик… и не из дешевых, он вообще дешевого на дух не переносил. Из тех, которые думают, что чем дороже, тем оно лучше… правда, он выпивал. А как выпьет, так…
Варвара задрала маечку.
– Видишь?
Тонкий белый шрам.
– Это он меня ножом полоснул. Решил, что я ему изменила… потом каялся, плакал, что никогда больше… а выпивал и снова с катушек. Я ему как-то сказала, что если не успокоится, то уйду, так он меня едва не задушил. Сказал, что он меня не для того купил, чтобы я характер свой показывала. Вздумаю дернуться, и закопает. Знаешь, я ему сразу поверила. И… и научилась прятаться. Уходить из дому… или уже в доме… или просто поить дальше. В коньяк чуть снотворного и Яшка готов. Знаю, что так делать нельзя, но своя шкура дороже. Проспится. Раскается. На коленях ползает, деньги сует, чтобы погуляла, купила чего от расстроенных нервов. Он полагал, что нервы так и лечатся.
– А ты?
– А я лечила. Протрезвевший Яшка деньгам счета не знал, сколько хотела, столько тратила. Только я не тратила. Вкладывалась. Я ведь понимала, что рано или поздно, но он меня прибьет. Помощи ждать неоткуда. Отец, если расскажу, опять заговорит про Бога и смирение,
