она тронула тебя, изменила, сделала другим. Стала бы частью тебя и уже никогда не уходила, персонажей ты любил бы так, словно сам их и создал. Кому охота пахать и без того идеально вспаханное поле? Перечитывать такую книгу все равно, что заново переживать свою жизнь, а это обычно невероятно больно. По работе ему приходилось перечитывать книги, но никакого удовольствия он от этого не испытывал – только раздражение и злость.
Он посмотрел на Николо, который, лежа на боку, ухом на каменном бортике фонтана, и доверху закатав рукав рубашки, шарил рукой по дну, пытаясь достать лежащую там монету.
– Думаешь, оно того стоит? – спросил Алессандро.
Николо промолчал, решив, что лучшим ответом станет поднятая в воздух, поблескивающая от воды монета в сто лир.
Нащупав монету, он с облегченным вздохом выпрямился, достал из кармана коробок спичек, зажег одну левой сухой рукой.
– Что это? – спросил он Алессандро, который видел в мерцающем свете спички, что рука юноши стала более бледной от пребывания в холодной воде.
– Дай посмотреть.
Николо зажег еще одну спичку.
– Монета греческая, – сообщил ему Алессандро.
– И сколько она стоит? – напряженно спросил Николо. Как и многие люди, нашедшие иностранную монету, он подозревал, что она очень и очень ценная.
– Примерно лиру, может, и меньше, – ответил Алессандро.
– Лиру? Одну?
Алессандро утвердительно кивнул, прежде чем спичка погасла.
– Как это может быть?
– А ты чего ожидал? Думаешь, люди разбрасываются золотом? Из фонтана выгодно вытаскивать деньги, когда дно усыпано монетами. Я и сам это делал.
– Но вы ведь были богаты?
– И что с того? Я был еще маленьким. Мы добывали деньги на мороженое, залезая в фонтаны.
– Разве отец не давал вам денег?
– Не на мороженое.
– Почему?
– Он знал, что я добываю деньги на мороженое из фонтанов.
– Какой он был умный.
– Его ум проявлялся не в этом. Сколько тебе лет, Николо? Выглядишь ты на восемнадцать.
– Семнадцать.
– Николо, в девятьсот восьмом, более пятидесяти лет назад, я только-только начал учиться в университете. Однажды проходил мимо фонтана и увидел, что дно усыпано серебряными монетками. Я знал, что поступаю неправильно, но снял пиджак, закатал рукав и начал доставать монеты со дна. Почему неправильно, сказать не мог, но это имело какое-то отношение к достоинству. Потом появился полицейский и намекнул, очень настоятельно, как они умеют намекать, что мне следует бросить монеты обратно в воду. Сказал, что для такого, как я, подобные поступки недостойны, что монеты я должен оставить детям. К достоинству это никакого отношения не имело. Защитить собственное достоинство невозможно. Оно или есть, или его нет. Речь, вероятно, следовало вести о справедливости. И осознав,
