крутая?
– Очень.
– Много натворила?
– К сожалению.
– Но ведь ты не просто так на них работаешь? – медленно произнесла Анна. – Тебя пообещали амнистировать?
– Да.
– Тогда что тебя беспокоит?
– Я не всё рассказала, – улыбнулась Сандра. – И боюсь, что некоторые… поступки, которые я успела совершить, не попадут под амнистию.
– Даже так?
– Я пришла, чтобы сказать, что мы с Артуром, а значит – с тобой, в одной лодке. И нам нужно крепко подумать над тем, на каких условиях мы вернёмся домой.
Конфетка начала подниматься, но Баррингтон её остановила:
– Если мы в одной лодке, то скажи, что за серьёзное преступление ты совершила.
– Не связанное с насилием, – сухо ответила Сандра.
– Ты воровка?
Пауза. Девушки смотрят друг другу в глаза.
– Я верю в то, что делала, и верю до сих пор, – произнесла Сандра так, словно это всё объясняло. – Когда они узнают обо мне всё, то потребуют предать тех, кого я люблю. А мне… мне бы этого не хотелось. И я постараюсь этого не допустить.
– Они узнают?
– Обязательно.
– Узнают то, что ты им не рассказала? Несмотря на то, что ты такая крутая?
– По моему следу идёт очень сильный и очень опытный охотник.
Конфетка поднялась и пошла прочь. Не стала переспрашивать Анну, договорились ли они. Сейчас ей было достаточно тех сомнений, которые она зародила в душе Баррингтон.
Или усилила.
И об охотнике Сандра тоже не думала. Просто знала, что он придёт.
– Козицкий!
– Да, госпожа президент?
– Ни о чём не хочешь рассказать?
Дознаватель помолчал, несколько раз провёл пальцами правой руки по старой кожаной папке, которая лежала перед ним на столе, поднял голову и посмотрел Емельяновой в глаза. Всем, кто знал Козицкого, этот жест показался бы не просто неожиданным – невероятным. Все, кто знал Козицкого, были уверены, что дознаватель никогда не смотрит не то что в глаза, а даже просто на людей, куда угодно, только не на людей. Все они были бы сейчас безмерно удивлены: все те, кто не знал Козицкого, а был с ним знаком. А вот люди, которые действительно знали Козицкого, не удивились бы, потому что им он всегда смотрел в глаза. Может, не при посторонних, но наедине – обязательно. И потому Емельянова спокойно выдержала взгляд дознавателя и чуть приподняла брови:
– Что не так с Краузе?
– Вы догадались?
– Я – президент, мой дорогой, я не могу позволить себе быть дурой.
– Вы никогда ею не были.
– Тебе не идёт быть льстивым.
Это была шутка, поэтому Козицкий улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, а не растянул губы в дежурной светской гримасе, чуть склонил голову, показав, что понял всё правильно, и, продолжая улыбаться, негромко произнёс:
– К сожалению, с Краузе почти всё не так.
– Что
