и не понял, когда оно кончалось.
И все-таки это весна. Околодевятое мая. Праздник ветеранов, стариков и тех, кого коснулась Великая Отечественная война. Я уважаю этих людей. К их числу я с гордостью могу отнести своего дедушку – Повыдчикова Евгения Константиновича. Если бы меня спросили кто для меня самый настоящий человек, самый настоящий супергерой, в моей голове пробежало бы много-много лиц, но потом бы я улыбнулся, и сказал – это мой деда!
Не так давно, когда мы обедали, я спросил его о его детстве, и буквально на час забыл о делах, которые были так важны. Я даже отнёс телефон в другую комнату, чтобы он не мешал нам. Я слушал его. Слушал, как он помнит своё детство. Я спросил его: «а что самое раннее ты помнишь?» Он помолчал и начал свой рассказ. По сравнению с сегодняшним человеком, у него очень разнообразная и насыщенная жизнь, которая началась в Оренбурге, в конце 30-х годов. Несмотря на свой возраст, он помнит многое, что было тааак давно. Например, как когда они садились обедать за стол, и он лез первый за картошкой из большой тарелки, посередине того самого стола, получал большой ложкой по рукам, а то и по лбу от самого старшего из присутствующих. Он рассказал мне много интересного. Будто снова стал маленьким. Он почти незаметно улыбался, вспоминая и переживая это вновь. Своего отца он помнит военным, пришедшим с финской войны, огромные охотничьи лыжи с номерами. Потом его отец работал на заводе. На каком именно, он конечно же не помнит. А мать все время плакала, скучала по отцу. Она всегда ходила в халате на завязках, как у медсестер, и от нее всегда пахло хлоркой. Родители научили его играть в домино. Ещё родители научили его быть настоящим. Уже потом через несколько десятков лет, он будет учить своих дочерей играть и в домино. И в шахматы. Мы с ним тоже частенько играли, в моём детстве. Это он меня научил. Потом его лицо стало совсем без эмоций, и он продолжил – «а потом началась война… Была суматоха, много людей плакали. Плакали все – девчонки и мальчишки. Призыв был масштабный – мужчин в домах не стало сразу». Родители ушли на фронт, и он, пятилетний пацан, какое-то время жил у своей тёти. Но, очень скоро, ему пришлось ехать в Хабаровск, в детский дом. Тетя дала ему серый мешочек, в котором был хлеб, сало и будильник. Это все что осталось от его детства. Слезы. Холод. Его, как и тысячу таких же детей посадили в вагоны и сотни эшелонов направились на восток. В вагоне были девочки и мальчики, малые и повзрослее. «У меня сразу отобрали хлеб и сало ребята постарше» – вспоминает он. Было тяжело. И холодно. Кормили кашей. Через несколько дней на тупиковой станции детей, прибывших такими эшелонами, начали сортировать – здоровых в детские дома, больных и слабых в приемники. «Грязь, сырость, у меня дизентерия», – он попадает в приемник, где ещё сотни ничего не успевших понять детей пытаются выжить.
Из приемника он помнит калину, росшую прямо под окном. «Я вылезу из форточки,
