уголок, куда можно забиться, а возможно, просто стакан, чтобы выпить вина.
– Пойдемте в мой кабинет! – буркнул он, собрав свои бутылки.
Секретарь не знал, идти ли ему за ними. Дюкуп тоже не мог решить этого вопроса. Поэтому Лурса сам сказал секретарю:
– Когда вы понадобитесь, вас позовут.
Он все еще не зажег сигарету, хотя уже давно держал ее в зубах, и теперь кончик ее совсем размок. Он поднялся по лестнице. Дюкуп шел за ним следом. Лягнув дверь ногой, Лурса захлопнул ее, и тут, в своей норе, снова стал наконец самим собой, снова начал фыркать, сморкаться, взял из стенного шкафчика стакан, налил себе вина и, поглядев на следователя, спросил, держа бутылку в руке:
– Угодно?
– Так рано не пью… Спасибо… У меня с вашей дочерью была длинная беседа, мы говорили почти два часа. Мне удалось ее убедить, что молчание пойдет ей же во вред.
Лурса, покружив по комнате, как кабан в логове, нашел наконец удобную позицию – сел в потертое кожаное кресло так, чтобы можно было, не сходя с места, помешать кочергой в печурке или налить себе стакан вина.
– Вряд ли стоит вам говорить, дорогой мэтр, что, когда сегодня утром прокурор возложил на меня эту тяжелую миссию…
Трудно же приходилось ему с Лурса; во-первых, Лурса не слушал, а во-вторых, в глазах его ясно читалось: «Болван!»
– Только уступая его настойчивым просьбам, я согласился…
– Сигарету?
– Благодарю вас! Согласитесь сами, должен же был кто-то в доме знать, откуда взялся этот человек. Исходя из этих соображений, мне оставалось одно – выбрать между…
– Послушайте-ка, Дюкуп, расскажите мне сразу, что говорила вам моя дочь.
– К этому я и веду! Признаюсь, мне стоило немалого труда ее убедить; но пусть даже она повиновалась самым благородным чувствам, в данном случае в ней говорило желание выгородить своих друзей…
– Вы мне надоели, Дюкуп!
Лурса сказал не «надоели», а прибег к гораздо более грубому выражению и еще глубже ушел в кресло, чувствуя, как тепло алкоголя и печурки приятно расходится по всем жилкам его тела.
– Сейчас вам станут понятны мои затруднения… Все мы, так уж устроен человек, охотно принимаем на веру видимость, все то чисто внешнее, что нас окружает, и нам трудно вообразить себе, что под этой вполне мирной оболочкой существует своя, так сказать, подспудная жизнь, и она-то…
Лурса высморкался, цинично издав носом трубный звук, показывая этим, что хватит с него рассуждений, и Дюкуп застыл в позе оскорбленного достоинства.
– Как вам угодно! Но только да будет вам известно, мадемуазель Николь иной раз вечерами уходила со своими друзьями. Или принимала их у себя, здесь…
Он ждал, как отнесется отец к этому разоблачению, но Лурса даже бровью не повел, казалось, он в восторге от этой вести.
– У себя в спальне? – спросил он.
– На
