время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился – остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце спускается по безоблачному небу и укладывается спать за невысокими горами.
– А он упрямец.
– Идиот.
– По крайней мере, под ноги не лезет. Воспитанный мальчик.
Все, кто приезжал раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно звонил шерифу, последний раз – чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно.
– Никак не уезжает. Неприятно. Бедняжка ИКН-четыре. Ей-то за что все это?
– Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец – необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость.
Свэггер взглянул на жену: загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах. С тех пор как они поселились в Ахо, Джулия носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала как проклятая, пожалуй, даже больше, чем он, Боб, и это говорило само за себя.
– Сколько ему, говоришь? – спросила она.
– Двадцать два, наверное. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пойдут ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит.
– Не знаю почему, но мне кажется, он не такой, как другие.
– Просто он напоминает тебе Донни, – ответил Боб, назвав имя первого мужа Джулии.
– Да, наверно. Такой же робкий и неуверенный в себе.
– Донни был отличным парнем, – заметил Боб. – Лучше я никого не встречал.
Донни умер у него на руках. Боб до сих пор отчетливо помнил, как булькала кровь, тонкой струйкой выливаясь из простреленного легкого, как Донни глядел в пустоту, как корчился от дикой боли, судорожно цепляясь левой рукой за его плечо.
«Потерпи, Донни, о боже, санитары! Санитары! Проклятье! Санитары! Только не умирай, все будет хорошо, клянусь, все будет хорошо».
Но все было из рук вон плохо. Санитары не объявлялись. Боб, с раздробленным бедром – постарался все тот же ублюдок, – остался один у обочины дороги. Донни пришел забрать его, но тоже получил пулю. Боб помнил, как Донни прильнул к нему, отчаянно впиваясь пальцами в его тело, словно Боб был для него самой жизнью. Но потом пальцы обмякли, кровь остановилась.
Боб не любил вспоминать, как умирали его друзья. Иногда он держал себя в руках, иногда терял контроль над собой. В душе поселился мрак. В прежнее время Боб заглушил бы боль, выпив виски.
– Прости, – промолвила Джулия. – Не надо было говорить об этом.
– Все нормально. Черт, пойду побеседую с ним с глазу на глаз, скажу, чтоб
