осознал всю истинность этих слов. Возможно, это единственный доступный мне путь. Чтобы помешать мальчику-солдату в его замыслах, я должен слиться с ним. Я должен стать им, заставить его разделить мои чувства, доказать, что он не может уничтожить мой народ, не разрушив заодно и часть себя.
Но как только я в полной мере осознал, о чем размышляю, то отмел эти мысли. Крошечная частичка собственного «я» – вот и все, что от меня осталось. Если я уступлю ее ему, откажусь от осознания себя, чтобы стать его частью, как я смогу узнать, удается ли мне на него влиять? Я подозревал, что такой поступок окажется непоправимым. Опасался, что в конце концов он окажется сильнее меня и я растворюсь в нем. И никогда не узнаю, сумел ли я спасти людей, которых люблю.
И тогда я твердо решил, что сдамся и стану его частью только в том случае, если другого выхода не останется. А до тех пор буду сражаться, чтобы вернуть себе собственную жизнь.
Ликари перестал сопеть и сильнее прижался ко мне.
– Мне холодно, – тихонько прошептал он. – И я устал от темноты. Как давно она ушла? А что, если с ней что-нибудь случилось? – Он задрожал и всхлипнул. – Мне страшно… – едва слышно добавил он.
Я и не предполагал, что он может прижаться ко мне еще сильнее, но он буквально распластался по мне. Я чувствовал, как торопливо колотится его сердце, и слышал участившееся дыхание. Видимо, он населил окружающий нас мрак всеми чудовищами, каких только рисовало его детское воображение. Я мог лишь гадать, какие кошмары обитают в темных уголках спекских сознаний. Я еще слишком хорошо помнил, как сам доводил себя до исступления, просто глядя в темноту своей спальни и отпустив фантазию на свободу.
Когда я был совсем маленьким, я позволял ужасу нарастать, пока не начинал визжать, и тогда мне на помощь прибегала мать или няня. Пережитый страх почти стоил их ласки и кружки теплого молока.
К тому времени, как моим воспитанием занялся отец, я уже стал слишком большим, чтобы вопить в детской. При необходимости я вскакивал с кровати и мчался на поиски няни, которую делил с сестрами. Однако, после того как отец объявил, что отныне будет заниматься мною сам, я поступил так лишь однажды. Он застал меня отчаянно стучащим в дверь няниной комнаты. До сих пор не знаю, откуда он там взялся. Он был еще полностью одет и в руке держал книгу, заложив страницу пальцем. Отец сурово посмотрел на меня сверху вниз.
– Почему ты не в постели? – поинтересовался он.
– Мне показалось, я что-то увидел. В занавесках у моего окна.
– Увидел что-то, значит? И что же это было? – Его тон был строгим и резким.
Я чуть выпрямил спину и расправил плечи, в одной ночной рубашке, босиком стоя на холодном полу:
– Я не знаю, сэр.
– А почему не знаешь, Невар?
– Я побоялся посмотреть, сэр.
Я пристыженно смотрел на свои босые ступни. Я сомневался, что мой отец когда-либо чего-то боялся.
– Ясно.
