ни на какого мустанга и не поскачешь ни в какие прерии. А пойдешь домой и ляжешь спать».
Он стоял перед ней в тесноватых джинсах, тесноватой шляпе. Маугли-ковбой. Как он видел ее, вернее, какой он ее видел – она не знала. Но ей было очень удобно под его взглядом. Тепло, как дочке. Престижно, как жене короля. И комфортно, как красавице.
Мальчик-туркмен шинковал лук, рассекая его вдоль луковицы. Наташа обычно резала лук поперек. Она спросила:
– А разве так надо резать?
Мансуров вручил ей свой шашлык, взял у мальчика нож, луковицу. Нож удобно застучал о стол, и через несколько секунд взросла горка идеальных, почти прозрачных колечек, сечением в миллиметр.
– Ты умеешь готовить? – удивилась Наташа.
– Я тебе к плите не дам подойти, – ответил Мансуров.
К гостинице должны были подать экскурсионный автобус, но автобуса не было. Стали бродить вокруг гостиницы.
– Расскажи что-нибудь о себе, – попросил Мансуров.
Наташа вдруг сообразила, что они почти не знакомы и ничего друг о друге не знают, кроме того внутреннего знания, которое людей объединяет, или разъединяет, или оставляет равнодушными.
– Что рассказать? – спросила она.
– Что хочешь.
Наташа подумала и выбрала из своей жизни самый грустный кусочек. Хотела пожаловаться. Хотелось, чтобы он понял ее и пожалел.
Она принялась рассказывать о том долгом параличе. Мансуров остановился. Лицо его напряглось и стало неподвижным, будто он сдерживал боль. Вдруг приказал:
– Замолчи! Зачем ты это делаешь?
– Что? – не поняла Наташа.
– Зачем ты туда возвращаешься?
– Куда?
– В мученье. Ведь ты уже это прожила. Пережила. А сейчас ты опять себя туда погружаешь. Опять мучаешься. Не смей!
– Но…
– Все! Я не отпускаю тебя. Стой здесь. В этом августе. Возле меня.
Люди шли мимо и оборачивались, хотя Наташа и Мансуров ничего себе не позволяли. Просто стояли и разговаривали. Но чем-то задерживали человеческое внимание. Чем? Тайной прошедшей ночи. Эта тайна останавливала людей, как автомобильная катастрофа. Как пожар. Как венчание при церковном хоре.
Вот так… обвенчаться с фатой и белым венком на волосах, с опущенными глазами. И жить с человеком, который к плите не даст подойти, который не пустит ни в одно тяжкое воспоминание. Жить вместе и служить друг другу чисто и высоко. И ни одного предательства. Ни в чем. Даже в самой мелкой мелочи, в самом пустячном пустяке.
Он, видимо, думал об этом же, потому что сказал:
– Я буду жить только тобой, а ты – мной.
Наташа задумалась.
А потом они потерялись. Пришел автобус. Мансуров куда-то исчез, как умел исчезать и появляться только он один. Стоял – и нет. Как сквозь землю провалился. И уже непонятно: был ли он когда-нибудь вообще и будет ли снова?
Наташа вошла в автобус вместе со всеми и
