style="font-size:15px;"> Игорь Львович, не спеша, завернул за угол дома. Его дёрнули за рукав плаща, и нога подвернулась. Он непременно бы упал, но кто-то держал за шиворот крепкой хваткой и, не дав, опомнится, надавил на ключицу. Игорь Львович вскрикнул. Тихо так и засопел. Очки слетели, упали где-то рядом. Перед глазами расплылось тёмное пятно, заслонив свет. Что-то сверкнуло, ударило в плечо, шея хрустнула, и в голове зазвенело. Он обессилел, руки свисали плетьми вдоль тела, ноги подкашивались.
«Предчувствие, – неслась мысль сквозь звон. – Меня грабят и бьют!».
Тротуар где-то слева и водосточная труба, бордюр, трава.
«Больно».
Он пошарил пальцами возле себя, с которых стекала какая-то жидкость.
«И зачем меня обливают чем-то липким, – подумал Игорь Львович. – И зачем я навстречу попёрся один. Сказал бы…».
Ухватившись за сколотый кирпичный угол, чтобы не упасть и споткнуться, он неуверенно шагнул. Расплывчатые силуэты улицы, ветер, тошнота. Игорь Львович прислонился грудью к стене и ощутил её холодок. Сосредоточиться не получалось и думать, он становился безразличным к тому, что происходит. Игорь Львович не мог стоять и дышать. Чья-то рука хлопнула по плечу, чья-то спина исчезла за углом. Он качнулся и упал, так и не увидев сверкающих огней, машин, оживлённых улиц. Как-то всё и вдруг, и неожиданно случилось. Пальцы заскребли по асфальту. Вот и она посетила его – женщина с пулей. Не молодая, не старая.
Наёмник видел, как по тротуару ползает человек. Ползать ему минуты две, не более этого. Он рассчитывал на засаду, что заказчик придёт не один, но тот оказался самонадеянным. Хлопнули бы позже, а чутьё – оно как нюх у охотничьей собаки. Один должен был пропасть, не всплыть где-нибудь с доказательствами. О нём никто не слышал кроме него и не узнал бы, исчезни он. Тут и размышлять особо и не надо.
Не учёл только Игорёк, что тоже смертен. Поумней его люди, живут и процветают.
Наёмник вернулся к костру, где уснули бомжи – доверчивые люди. В бутылке водки мог оказаться и яд, а не снотворное. Скоро наступит рассвет, но лучи солнца доберутся сюда позднее. Низина, роща, домишки невысокие. Он нырнул в подъезд заброшенного барака. Перчатки сняты, парик, приклеенная бородка. Таким его знали и видели, встречали в подворотнях. С таким лицом его фотография в папке где-то на полке или хранится в столе. И для ненужной бумаги место нашлось.
Цвет глаз изменился, став карим, живым и естественным. Хромота и сутулость пропали, плечи расправились. Другая личность вышла из барака в ночь и подошла к костру. Брошенный бумажный пакет с вещами вспыхнул.
«Огонь съедает всё, что не подкинешь, – подумал наёмник. – Вот и моя очередь свернуть с дороги. Слишком крутой она становится, почти вертикальной. Цепляться за выступы и карабкаться по вертикали не для меня. Краёв не видно, да и где этот край. На самом верху только точка. Какой была, такой и осталась».
Он оглядел спящих бомжей и упругой
