точно мир, в котором им суждено жить – это не средоточие эгоизмов и патологий, между собой конкурирующих, а охваченная пандемией обожания и нежности среда.
Глава 3
Район Вестминстер, Лондон, штаб-квартира «Открытой России» 26 апреля 2021 г.
Михаил Худорковский морщился, что, как ни странно, добавляло его лику голубых кровей мужское начало. Могло показаться, что Михаил столкнулся с чем-то крайне неприятным – настолько был раздражен. Но длилось это считанные мгновения – Худорковский, стряхнув эмоции, сосредоточился. Потянувшись к селектору, пригласил главу своей службы безопасности.
– Скажи мне, Виктор, этот Куршин, толкователь путинских снов, он как? Шансы достать его есть? – обратился к Виктору Сомову в недавнем прошлом знаменитый сиделец.
– Куршин, Куршин, дай бог памяти… – растерялся хранитель, но чаще воитель корпоративных тайн. Застыв, изобразил некий жест прозрения: – Ну да, израильтянин, в рот которого смотрит президент. Так он с января вне обоймы, если не ошибаюсь – сигнализировали мои источники в МИД и ФСО. Ошивается где-то в Германии…
– Не понял! – повысил голос по обыкновению едва открывающий рот Худорковский, пусть самую малость. – И ты три месяца молчал?
– Он, Куршин, за семью замками был, в «Бочаров Ручье» дематериализовавшись. Узнать новые координаты вышло чудом, между делом… – разъяснял, сколь неисповедимы пути кремлевских фаворитов, Сомов.
– Ладно, – отмахнулся Худорковский. – Но не врубиться, что Куршин – один из наших приоритетов тебе, Витя, чести не делает. Постучав пальцами по столешнице, в полголоса произнес: – Выкладывай…
– Не знаю. Внешне, будто Кремлем он списан… – струил сомнения Сомов. – После нескольких лет изоляции иначе его дембель не объяснить…
– То-то и оно, что не списан, – возражал Худорковский. – Вчера такое отчебучил, что сомневаться не приходится: он все еще в ближайшем круге президента.
– Что именно? – насторожился Сомов.
– Очередной политтехнологический трюк: предложил референдум по аналогии с прошлогодним. Только на повестке не конституция, а юридическая неприкосновенность президента по выходе в отставку, практически безусловная; категория тяжких преступлений сведена к минимуму – государственная измена. То есть ВВП в шоколаде, госизмена-то ему не грозит, – обрисовывал претензию ветеран Руси сидящей, знавший в проблеме толк. – Этим Куршин, однако, не ограничился…
– Подождите, Михаил Борухович, – аккуратно встрял Сомов, – к чему вся суета? Закон о юридической неприкосновенности президента России, по-моему, минул обе палаты. Тавтология зачем?
– Тебе бы, Виктор, взять курс основ политического мышления – не тянешь совсем, – добродушно журил некогда функционер райкома ВЛКСМ, одним прыжком забравшийся в первую сотню ФОРБС. – Референдум – это пик легитимности. Разумеется, и его можно похерить, проведя новый, но ауру сакральности у механизма не отнять.
