«Поешь, поешь комушка наше угощение». И все весело хором повторили за ней.
Вернувшись к землянке, Собимысл поджёг, загодя заготовленный Ячменьком хворост, загорелся небольшой костерок. И взрослые стали восхвалять каждого из богов, не забыли и предков и всех знакомых единоверцев.
Дюжен достал из шалашика маски, протянул их собравшимся.
– Спрячьтесь под личинами от злых духов.
– И мы хари припасли, – сказал Ждан, вынимая из сумы свои.
На берестяных масках углём нарисованы свирепые и немного смешные рожи.
Надев маски, все выстроились в хоровод и запели:
"Акы на масленой неделе блины под порог летели. Комы угощенье съели, Марены уйти
велели. Уходи холодная!"
И тут Дюжен бросает в куклу снежок. За первым летит другой, третий… уже все швыряют в неё снежки пока она не падает с «кобылы». Тогда Дюжен торжественно объявляет: «Марена усопла». Собимысл и Верхогляд кладут куклу на погребальные носилки и все произносят погребальную молитву. Дети сбиваются, запинаются, но стараются за взрослыми. Малышка Сладка вообще бормочет не понятно, что. Затем куклу торжественно возлагают на костёр. Пламя быстро поглощает солому. Под треск огня Дюжен запел, а остальные подхватили:
Ты холодная Марена всему миру надоела.
Ты ушла с хмельными медами и блинами.
Отныне станет нам светло и тепло.
И все, шутя и смеясь, прыгают через костерок кроме старика и малых Ягодки и Сладки, которые широко раскрыв глазенки внимательно следят за старшими. После все без исключения стали умываться снегом, приговаривая: «Снежок, талая вода дай мне красу».
Тугомысл вынес из землянки несколько колес, сплетённых из хворостины, и все отправились на ближний холм. Оттуда на пологий склон, где среди редких толстых берёз из-под снега торчали веточки махоньких сосёнок, стали скатывать зажжённые колёса. А вслед им кричали: «С горы катись, с весной воротись».
Когда колеса скатились и сгорели, Дюжен позвал всех в землянку.
– Пора пировать, друг дружку угощать.
Хмельно пили, сытно ели. Невестки Дюжена, любительницы, теперь редкой у них, медовухи от выпитого раскраснелись, ещё больше похорошели, движения и язык их стали более раскованны до неприличия. Дюжену так и хотелось треснуть им обеим по лбам ложкой, но сдержался, чтобы не портить праздник детям и гостям. Его захмелевшие сыновья сидели довольные, горланили песни и обнимали жён, которые строили глазки Собимыслу и Ждану. Собимысл старался не смотреть на них и обращался всё к Дюжену или к его сыновьям. Он поджал под лавку ноги, чтобы избежать блудливых толчков под столом от ножек Грозданы и Желаны, которые досадили этим и Ждану, и он хотел поскорее покинуть сотрапезников. Мирослава и Благуша всё замечали, и даже Ячменёк, который насупился и стыдился за свою мать и тётку. Благуша в душе возмущалась бесстыжими шутками и намеками сестёр, блудливыми их взглядами и телодвижениями. Мирослава сидела тихо и незаметно
