в центре. С пуговицу каждый. Неброские, но элегантные.
Камни блестят, точно крошечные глазки.
– Они тебе нравятся? – тихо спрашивает Корнелиус.
– О да, конечно, но…
– Перестань! – перебивает его Корнелиус не терпящим возражений тоном. – Мне просто хотелось поднять тебе настроение.
Эдварда так и подмывает упрекнуть друга, но Корнелиус на него не смотрит. Он пристально изучает орех, зажатый у него между двух пальцев. По выражению лица друга Эдвард понимает, что спорить с ним бесполезно и что от его благодарностей Корнелиус отмахнется, как от надоедливого ребенка.
Корнелиус… Как-то раз он с ехидной усмешкой назвал себя ангелом-хранителем Эдварда, и это определение было недалеко от истины. Если бы не Корнелиус, сегодня Эдвард не сидел бы здесь. «Благодетель» – слово возникает в мозгу у Эдварда, прежде чем он успевает отогнать его, и оставляет горький привкус во рту. Избавится ли он когда-нибудь от этих благодеяний?
Эдвард закрывает шкатулку с запонками и аккуратно ставит ее на столик рядом со своим креслом.
– После того как мы вчера расстались, я встретил в кофейне одного джентльмена, – Эдвард рассказывает об этом, чтобы сменить тему. – Он мне кое-что предложил.
Корнелиус отрывает пристальный взгляд от ореха:
– Что же?
Эдвард отпивает глоточек бренди из бокала. Вкус у напитка резкий, почти обжигающий, и, когда жидкость проливается вниз по пищеводу, он ежится.
– Известно ли тебе что-нибудь о семействе Блейк?
– Как-как?
– Блейк, – с нажимом повторяет Эдвард, подавшись вперед. – Элайджа Блейк с женой торговали древностями на Ладгейт-стрит лет двенадцать назад или около того.
Корнелиус усмехается.
– О, Эдвард! Двенадцать лет назад мы были… – Он осекается, словно спохватываясь, и отводит взгляд. – Откуда я могу знать кого-то, кто жил так давно?
– Но ты же наверняка слышал о них позднее? Они были признанными знатоками антиквариата и трагически погибли, скорее всего, на раскопках. После них осталась лавка, которой сейчас владеет брат Элайджи. Иезекия – вроде бы так его зовут.
Корнелиус насупившись глядит в свой бокал, и на лице у него возникает хорошо знакомое Эдварду выражение. Между бровей прорезается морщинка, губы скользят по краю бокала. Разговор явно задел некую тайную струну в его душе.
– Они занимались греческими древностями, – уточняет Эдвард с надеждой в голосе.
Корнелиус нехотя кивает.
– Теперь я что-то припоминаю. Блейк… Я слыхал про одну художницу – Хелен, так ее, кажется, звали. Уильям Гамильтон[21] иногда, в отсутствие Тишбейна[22], просил ее рисовать вазы из его греческой коллекции. – Корнелиус отпивает глоток и затем, подержав бренди во рту, глотает. – Возможно, это та самая. А что?
– Этот джентльмен… – тут Эдвард, краснея, умолкает, – поинтересовался,
Уильям Дуглас Гамильтон (1730–1803) – английский дипломат и археолог, коллекционер античного искусства.
Иоганн Генрих Вильгельм Тишбейн (1751–1829) – немецкий художник-классицист, интересовавшийся древнегреческим искусством.
