как же, Матвеич, посеем на будущий год ржицы-то поболе? – проговорил он тихо. – Ты по весне обещал…
– До будущего года далеко. Там – поглядим.
Сперва у Назарова дрогнули спутанные, пропыленные брови, потом скривились обветренные сухие губы.
– Мы все глядим. Мы все по одной плашке ходим, все оступиться боимся, – заговорил он желчно. – А нам между тем дышать не дают. Сколько мы на этой пшенице теряем, а?
Панкрат Назаров выбрасывал слова тяжело, словно бревна на землю кидал, топтался на пыльной дороге грузно и неуклюже.
– Что ты так меня отчитываешь? – невольно повысил голос Кружилин. – Я, что ли, во всем виноват?
– А кто же?! – выкрикнул старый председатель и уже по-недоброму сверкнул глазами. – Полипов, что ли, один? Да Яшка Алейников? И ты тоже. «До будущего года далеко. Там – поглядим». Ишь как ты робко!
– У меня тут права маленькие.
– У меня еще меньше! А вот, к примеру, взял да принял тогда Ивана Савельева в колхоз. Попрыгал-попрыгал Яшка Алейников вокруг меня, да с тем и уехал. А я тем самым, может, человеческому стержню в Иване надломиться не дал, выдюжить помог. А ты вот мне не помогаешь.
Последние слова хлестанули Кружилина больно, чуть не до крови, потому что были несправедливыми, обидными.
– Не помогаю? Ну, во-первых, я тут и года еще не живу… – Кружилин волновался и чувствовал, что говорит не то. – Во-вторых, знаешь ли ты, как нас с тобой скрутят, если мы посевные площади пшеницы заменим рожью?
– Может, и скрутят! – выкрикнул председатель. – Но ежели еще бы двое-трое таких нашлись – уже труднее скрутить. Да еще где-то, да еще… Одним словом, как граф Лев Толстой говаривал…
– Кто, кто? – удивился Кружилин.
– Граф Лев Николаевич Толстой. Ты не гляди на меня так, я грамоты небольшой, книги его толстые, до конца мне их сроду не осилить. Но беру иногда в руки. Там в одной книге у него совсем умные слова напечатаны: ежели, говорит, плохие люди объединяются между собой, то и хорошим надо, в этом вся сила и залог. Ну и так далее. А поскольку хороших людей все ж таки больше… Да не гляди, говорю, эдак на меня.
– А кого ты, Панкрат Григорьевич, к хорошим людям относишь?
– Ну, тебя вот не к шибко плохим.
– Спасибо и на этом. А работников нашего и областного земельных отделов, которые пшеницу сеять заставляют вместо ржи?
– А ты сам-то как об них думаешь? – вместо ответа спросил Назаров.
– Сам? А сам я думаю так, что они совсем не враги советской власти и тоже ей добра хотят.
Назаров опустил голову, покашливая.
– Не знаю, – наконец проговорил он. – Не знаю. Иван Савельев тоже толковал мне, что и Яшка Алейников, мол, все делает для добра, для советской власти. Ну, мол, ошибается… Теперь ты вот. Может, ваша и правда. Но когда их, ошибок таких, – сплошь, как волосьев в бороде, а?
– Это плохо, Панкрат. Но что делать? Я тоже много, ох
