пододвинул ему стул, сел сам, положил перед собой лист бумаги. – Для начала несколько вопросов. Вожаки вашей городской подпольной организации РСДРП? Их фамилии, клички, явки? В Новониколаевске нелегально проживает бежавший с каторги некто Чуркин, настоящая фамилия которого Субботин. Его местонахождение? И конечно, с какой целью прибыли в Томск?
– Мы прибыли за недостающим оборудованием для подпольной типографии, – глухо начал Полипов. – Типография устроена под домом по адресу…
Когда Полипов, выложив все, замолчал, Лахновский еще некоторое время писал. Кончив, он поднял голову, поглядел на уныло сидевшего напротив Полипова. На секунду в глазах следователя мелькнуло брезгливое выражение и пропало.
– Знаете, о чем я подумал? – спросил он. – К чертовой матери эту охранку, рано или поздно вы провалитесь, если будете иметь дело с ней. Мы сделаем так: я дам вам адрес и шифр, на этот адрес вы будете слать мне из Новониколаевска ваши донесения, подписываясь условным именем. Таким образом, ни одна живая душа, кроме меня, не будет знать о вашей… патриотической деятельности на благо России. Старайтесь, Полипов, и вы далеко пойдете…
В декабре 1912 года по самому мрачному, северному коридору Александровского централа с тяжелой связкой ключей на широком ремне, в сопровождении двух младших надзирателей, шел не торопясь Косоротов, заглядывая в глазок каждой камеры, проверяя запоры. Вдруг он заметил, что у одного из его подчиненных плохо заправлена под ремень рубаха-форменка.
– Т-ты, лапоть! – нахмурился Косоротов. – Рохля деревенская! Брюхо вывалится!
– Виноват, ваше благородие! – вытянулся надзиратель, молодой парень лет двадцати.
– Гм… Хучь я и не достигнул до благородия пока… – помягчел Косоротов, – а чтоб при моем дежурстве – как огурец! – И, снова распаляясь, загремел на весь коридор: – Ты где службу несешь? В Александровской центральной каторжной тюрьме ты службу несешь! Ты кого надзираешь? Главных российских преступников-политиков ты надзираешь! Которые имели по нескольку побегов.
– Из новеньких он, ваше благородие, – вступился за молодого другой надзиратель, мужик по виду тоже деревенский, с поседевшими усами. – Исправится он.
– Присылают тут всяких… – несколько остыв, проворчал Косоротов. – Опосля смены зайдешь ко мне в дежурку. Как фамилия?
Фамилию молодой надзиратель сообщить не успел, потому что в конце коридора громыхнула железная дверь, зазвенели шпоры, застучали о пол кованые сапоги.
– Дежурный! – раздался зычный голос. – Принимай заключенного!
Косоротов рысью побежал в конец коридора.
Через несколько минут он вернулся, радостно суетясь вокруг обросшего густой бородой человека, закованного в кандалы:
– Да милый ты мо-ой! Привел-таки господь еще раз свидеться!
– Здравствуй, здравствуй, земляк, – говорил заключенный, тоже улыбаясь. Он шел по коридору не торопясь, устало, поддерживая тяжелые цепи, явно наслаждаясь душным и влажным тюремным теплом.
– Счас
