религиозные различия, традиции.
В какой-то момент Шахара настигло: почему девулю он ни в автобусе, ни вне его, оказавшись выброшенным на обочину, не приметил? Да, сидел спереди, осмысливая полученную от Черепанова «путевку» в город, о котором до сегодняшнего утра слыхом не слыхивал. Меж тем – хотя бы в силу особой выучки, срабатывающей рефлекторно – не мог каждого входящего не запечатлевать. Чуть позже ему начало казаться, что девуля вошла в автобус через заднюю дверь, ненадолго открытую водителем, но почему тогда они на обочине не пересеклись? Вопрос, так и оставшийся без ответа.
При всем том Шахар то и дело делал усилия сконцентрироваться на задании, обретшем сегодня утром потенциального исполнителя и выбравшемся из чащи гипотез на уже просматриваемую, хоть и извилистую тропу. Но выходило не очень – мешали ямочки, сподобив сознание в суетный, но необыкновенно яркий калейдоскоп.
Тем временем спеленавшая галерку магия притяжения зацепила водителя-калеку, толкущего в душе черную ступу своей беды. Лики трогательной растерянности пассажиров отражались в зеркале заднего обзора, передавались в пространстве модуля и незримо. Сергей Муминов, в недавнем прошлом офицер-афганец, все чаще косился, ловя отражение попутчиков, и мелкими, но уверенными подвижками выбирался из души ненастья. Он уже не помнил, как давно в него вонзились когти приступа, но каким-то уголком сознания понимал: эта пышущая здоровьем, физической красотой и, похоже, на его глазах формируемая пара – тому причина. Его буквально сразил дикий контраст между своим увечьем, распоровшим жизнь надвое, и органичной уверенностью в себе вдруг вынырнувшего из снегопада сверстника, а чуть позже – розовощекой, переполненной соками молодухи. Сергей в одночасье осознал, что все приготовления к Новому году, придававшие последним неделям смысл, – жестокий самообман. Никакого будущего у него нет и быть не может – оно перетекло вот к таким, как пассажир, крепко стоящим на земле парням. Все, что его, некогда бравого офицера, ждет, это – тоскливый «Голубой огонек» и бередящее наутро каждую клетку похмелье. И еще – отчаяние в глазах матери, с каждым новым днем лишь нарастающее: как связать концы с концами в обнищавшей, испускающей дух стране?
Тут Муминов приоткрыл для себя, почему он на призыв голосующего остановился. Ведь в молочной бурде непогоды он его едва заметил и, остановившись, даже сомневался, не померещилось ли ему. Подступала тоска, в последнее время навещающая все чаще и чаще, так что с попутчиком, нечто подтолкнуло, он душу отведет.
Сейчас Муминов ни о чем не жалел. При виде где ерзающих, а где квохчущих про себя голубков его мало-помалу отпустило – набив «шишку», он ею же умиротворился. Вследствие чего решил парочку, сосватанную его драмой, до самого Владимира довезти, греясь у очага их сладостного томления. Пусть впереди холостой пробег двести километров…
– Видать, от холода речь у вас отняло, граждане пассажиры, – прозвучал бодрый голос хозяина авто. – Не тянет даже познакомиться.
Красная девица
