я не могу подобрать слова, чтобы описать, в каком необычном положении я оказался.
Конечно, мне было бы приятнее услышать: «мы оказались». Но, как, впрочем, и я, всю жизнь до этого дня он мыслил в категориях «я», «мне», «мое». Мысль о том, что мы с ним, до сего дня существовавшие по отдельности, теперь стали каким-то «мы», думаю, была новой и тревожной для нас обоих. Готова ли я к тому, что он и я теперь «мы»? Да, я с радостью беру его за руку, шучу про сердце, но на самом деле желаю ли я, намерена ли стать единым «мы» с этим чужим человеком?
Мы поженились, стали супругами лишь потому, что совершили то, что дозволено только супружеской чете. А, решившись на интимную близость, когда это еще не было дозволено, было бы извращением не повторить это теперь. Но на этот раз он обошелся без вздохов и нежных слов. А у меня не возникло потрясающего ощущения собственного могущества. Был только сам акт, краткий, энергичный, исполненный умело, но без восторга.
После я отвернулась от лежащего рядом тела и тихо заплакала. Лила горькие бесшумные слезы по безрассудно истраченному достоянию, которое и без того было крохотным. По дороге, что осталась позади: я шла по ней в страхе и печали, покидая все, что мне было привычно, всех, кто знал меня. Уходила с позором. Фальшивые улыбки, фальшивые выражения радости, фальшивые добрые пожелания лишь усугубляли чувство стыда. Из всех слов, что слетали с губ провожавших, искренним было только одно: прощайте, прощайте, означавшее: надеемся, что никогда больше вас не увидим.
Часть 2
Очень скоро мы уехали из Бриджрула, поскольку через несколько недель после свадьбы моя беременность стала очевидной.
Самочувствие мое тоже ухудшилось. Раньше я слышала, женщины рассказывали, что по утрам их тошнит, сама видела, как кожа миссис Кингдон обрела восковой оттенок, когда она вынашивала Элизабет, мою крестницу. Много раз по утрам, склонившись над раковиной, исходя холодным потом от тошноты, я лила слезы сожаления и раскаяния. В эти минуты я верила в реальность ада так, как никогда не верила в существование рая. Но и днем мне нередко нездоровилось, а по ночам не спалось: организм требовал пищи, но при мысли о еде меня мутило. Значит ли это, что и ребенок мой болен, умирает, как и я? Коварная насмешка судьбы. А ведь я столько розмарина проглотила!
Ребенка мне предстояло вынашивать еще четыре-пять месяцев – по моим меркам, целая вечность! Сами роды я вообще не представляла. Миссис Кингдон никогда не объясняла, чего ожидать. Видимо, считала, что еще успеет, расскажет, а мы не спрашивали, не торопились узнать. Конечно, мы слышали, что придется испытать боль, но какая она будет? Как при переломе ноги? Мы знали, что некоторые женщины при родах умирают, но как именно? Сразу или постепенно? И каким это чудесным образом целый ребенок пролезает через такое маленькое отверстие?
Энн, по ее словам, была старшей из одиннадцати детей. Это хорошо, подумала я, значит, она, в отличие от меня, знает, как ухаживать за новорожденными. Ее отец был поденщик, мой папа время от времени нанимал его. Читать Энн
