в сторону деревни. Можно идти к Богдановке. Поесть бы сейчас чего-нибудь!
И тем не менее Саша прошел около километра по маленькой речушке или, скорее, ручью, сбивая возможное преследование с собаками.
К Богдановке подошел задами, выметенными донельзя. Пройдя незамеченным к сараю, снял с себя полусырую одежду, бросил ее на веревку сушиться и улегся на все еще лежащую на сене дерюжку. От пребывания в воде и голода его трясло. Но, согревшись под легким одеялом, он уснул.
Проснулся от присутствия постороннего. Не открывая глаз, попытался понять – кто в сарае? От мужчин обычно исходит запах табака, ваксы для сапог, пота.
Сейчас запаха не было. «Наверное, Олеся», – Саша открыл глаза.
На него смотрел ствол дробовика, а держала его в руках именно Олеся. Сколько она здесь стояла, неизвестно, но от ее взгляда не ускользнула окровавленная повязка на Сашиной руке.
– Не пойму я тебя! Кто ты по жизни? Ночью исчезаешь, днем приходишь – с раной на руке, в окровавленной одежде. Ты дезертир, а по ночам людей грабишь? Или партизан?
– Я сам по себе.
– Где руку поранил?
– О колючую проволоку, когда перелазил через нее.
– Куда ты мог лазить?
– На немецкий склад за продуктами. Не сидеть же на твоей шее!
Поверила Олеся его словам или нет, но дробовик опустила. Это была старая «фроловка», вероятно – отцовская.
С началом войны на всей территории Советского Союза оружие и радиоприемники под страхом тюремного заключения было приказано сдать в милицию. Сюда немцы пришли слишком быстро, и, скорее всего, жители об указе ничего не знали. Но и при немцах хранить дома дробовик было невозможно.
Александр посмотрел на ружье, потом на Олесю и покачал головой.
– Утопила бы ты ружьецо где-нибудь, не ровен час – немцы придут. За него ведь и расстрелять могут.
– Это за старый дробовик?
– За него, милая.
– Я тебе не «милая», получше кого-нибудь найду.
– К слову пришлось, прости, если обидел.
– Давай рану посмотрю.
– Чего ее смотреть, только подсыхать начала.
– Если гноиться начнет да антонов огонь приключится, умрешь ведь. Нет сейчас докторов и больниц.
– Тогда смотри.
Олеся принесла из избы чистые тряпицы и кастрюлю с теплой водой. Она умело отмочила водичкой заскорузлую повязку и сняла ее. Осмотрев рану, заметила:
– Врун! Никакая это не колючая проволока! Видела я уже раны, даже перевязывала, когда наши отступали. Это сквозное пулевое ранение.
– Надо же! – делано удивился Саша. – А я думал – проволока.
Девушка внимательно посмотрела в глаза Александру и промолчала. Она промыла рану водой, приложила сухой мох, как еще наши деды в старину делали, и перевязала чистой тряпочкой.
– Где рубашка твоя?
– Сушится.
