– не понравилось ему быть колдовским отродьем, а рука у матери тяжёлая, это все знают – и оба сына, и работники в лавке, и домашняя прислуга, все четверо.
Марсель шёл-шёл по лесу, а тропинка всё не кончалась. Он говорил себе – ещё немного, ещё до того вот дерева, до куста с белыми ягодами, до большого муравейника. А потом – ещё и ещё. В конце концов, у него устали ноги, и он подумал – надо посидеть немного, передохнуть, и идти обратно, потому что если он заявится домой по темноте – то снова получит подзатыльник, а то и подзатыльником не обойдётся. Сел на поваленное дерево и огляделся – куда это его занесло.
А занесло знатно – лес какой-то тёмный, густой, неба и то почти не видно, листья у деревьев большие, чуть ветерок дунул – они и шевелятся. Звуки какие-то доносятся – не пойми, кто такие звуки может издавать. Марсель не то, чтобы чувствовал себя в лесу, как дома, но кое-что знал, а тут – не знал, непонятное что-то. Но, вроде, не страшное.
Или… Он уже встал и собрался пойти в сторону города, но увидел, что тропы-то и нет! А куда она деться могла? Это ж не бревно – сегодня тут лежит, завтра откатилось, это ж тропа, она от того бывает, что по ней всё время люди ходят, а не просто же так! Марсель огляделся – тропы не было, вот совсем не было. И он вообще не мог понять, с какой стороны сюда пришёл, хотя никогда не терялся и не заблуждался. Тут же он совсем не понял, как теперь быть, поэтому сел обратно и заревел.
Наверное, громко ревел, потому что не услышал шагов, а вообще он мог любого человека услышать ещё на подходе и спрятаться – или наоборот, выбраться, смотря по тому, кто идёт. А за городскими стенами нужно было держать ухо востро, потому что кого только по дрогам не шатается – и разбойники, и преступники, и просто бродяги и оборванцы бездомные. Мать пугала – украдут тебя и продадут, говорила она Марселю, когда он возвращался поздно. Он, правда, не понимал – кому он сдался-то, если настолько плох, как она говорит? Зачем разбойникам убогие дураки, неумехи и вот ещё сегодня – колдовские отродья?
Кто-то тронул Марселя за плечо, и тот не просто заревел – заорал благим матом. Даже когда нянька Тереза отмывала его от грязи жесткой щёткой в горячей воде, он так не орал. Потому что там – только больно, а тут – очень страшно.
Мужчина был одет, как богач – в хорошее сукно, это уж Марсель даже в шесть лет мог определить, как-никак, вырос в лавке. И сапоги у него неплохие – братец Симон на такие только заглядывается, а купить пока не выходит, может, скопит до следующей ярмарки. Цепь толстая на шее с непонятным знаком, и все пальцы в кольцах. А надо всем этим – лицо, белое-белое. И глаза – вроде и обычного серого цвета, но смотрят – страшно. И взгляда от тех глаз не отвести, и даже как будто дыхание прервалось на мгновение – вместе со звуком.
Стало тихо-тихо, ни листик не шелохнётся, ни веточка не хрустнет. Страшный человек смотрел на Марселя… и улыбался. Да-да, улыбался.
– Кто ты, и для чего ко мне пришёл? – спросил он глубоким красивым голосом.
– Я…
